— Я не помешаю вам, синьор, — почтительно
обратилась я к итальянцу. — Но хочу заметить, что это не та девушка.
— Мне чертовски жаль, — сказал блудодей
прерывающимся от удовольствия голосом, — очень жаль, мадам… но ее задница…
о, какая это уютная задница! — Потом он отлепился от моей служанки и
продолжал уже спокойнее:
— Тем не менее извергаться я не буду, надо поберечь
силы. — Он аккуратно вытер свой член и добавил: — Давайте лучше поговорим
о делах.
Раймонда потихоньку выскользнула из комнаты, мы остались
втроем: Корделли, Дюран и я.
— Я не смог дождаться назначенного часа, —
объяснил он — и примчался сюда. Мадам Дюран сказала, что вы забавляетесь с
девицей, которая предназначена мне. Увидев Раймонду, я почувствовал неодолимое
желание и должен сознаться, что теперь уже жалею, что она — не моя жертва.
Мадам Дюран сообщила, что это — ваша фаворитка, что вы ни за что не согласитесь
расстаться с ней… Но выслушайте меня, мадемуазель, — продолжал искуситель,
беря меня за руку. — Я очень щедрый человек и безумно богат: за последние
двадцать лет я прибрал к рукам всю прибыль от знаменитой Сенигалийской ярмарки
[119]
, так что несколькими тысячами цехинов больше, несколькими
тысячами меньше — это для меня мелочи, когда речь идет о моих страстях. Я не
знаю Элизу, но я попробовал Раймонду, и она дьявольски понравилась мне. Я
никогда не забирался в такую узенькую и горячую пещерку. Эта девушка будет
великолепно выглядеть в минуты отчаяния и горя, короче говоря, это самая лучшая
кандидатура для жертвоприношения из всех, кого я когда-либо видел. Поэтому
предлагаю следующее: я забираю первую, поскольку мы уже договорились, и заодно
покупаю эту. Вас устроит шесть тысяч цехинов за обеих?
— Вряд ли, — ответила я, чувствуя, что алчность,
любовь к золоту вытеснили все прочие чувства из моего сердца. — Двадцать
тысяч, и вы забираете их двоих.
— Однако, — напомнил мне Корделли, — я уже
купил одну за тысячу.
— Считайте, что сделка не состоялась; я продаю их
вместе или не продаю совсем, но дешевле не уступлю.
— Я могу только одобрить решение моей подруги, —
вставила Дюран, — и меня удивляет, что она так дешево продает столь
восхитительные предметы.
— Я обожаю эту девочку, и кому же я отдаю ее? Негодяю,
который собирается ее убить!
— Вы правы, — согласился итальянец, — и
смерть ее будет жуткой и мучительной, уверяю вас.
— За такое удовольствие надо платить, синьор. Решайтесь
скорее, иначе жалость вползет в мое сердце, и вы останетесь ни с чем.
— Да, ваш товар дороговат, мадемуазель, —
задумчиво пробормотал торговец, — но черт меня побери! Вы застали меня в
тот момент, когда похоть перевешивает разум. Передайте эту бумагу моему
доверенному, и он тут же выдаст вам требуемую сумму. А тем временем позвольте
взглянуть на другую девушку.
— Мерзавка, — прошептала я своей подруге, —
это снова твоя работа. Ты, кажется, вознамерилась лишить меня всего, что у меня
есть.
— Виной тому только моя любовь, Жюльетта; но ты никогда
не пожалеешь об этом, ибо я заменю тебе целый мир. И она отправилась за
деньгами. Я вызвала Элизу.
— Очаровательное создание! — воскликнул распутник,
увидев ее. — Неудивительно, что вы запрашиваете такую цену за свой товар.
Он торопливо начал раздевать девушку, и восторгу его не было
предела, когда перед ним предстали все ее прелести. Он решил, что такой
изящный, будто отлитый гениальным скульптором зад требует более тщательного
осмотра; он долго и сосредоточенно целовал его, раздвигал ягодицы, щекотал
языком отверстие, вставил туда член, потом снова целовал, не в силах оторваться
от прекраснейшего предмета.
— Позовите сюда вторую, я хочу сравнить их.
Появилась Раймонда, разделась и предоставила свое тело для
осмотра. Вы не представляете, с какой тщательностью происходила эта процедура,
в особенности придирчиво были обследованы ягодицы. Пока покупатель был поглощен
своим занятием, я взяла в руку его орган и начала медленно поглаживать его;
скоро он встрепенулся, отвердел, и Корделли принялся содомировать Элизу,
награждая увесистыми шлепками меня и Раймонду.
— По правде говоря, я не могу решить, какая из них
лучше, — признался он мне по секрету, — обе они великолепны. И обе
будут умирать долго и мучительно.
— Чей зад, по-вашему, лучше? — полюбопытствовала
я.
— Конечно, Раймонды, в том нет никакого
сомнения, — ответил он, с чувством поцеловав обладательницу предмета,
который имел в виду.
— Я хочу сказать, что в ее потрохах теплее и уютнее… А
ну-ка, Жюльетта, ложитесь на кровать, — вдруг заявил ненасытный
монстр, — я попробую и вашу задницу.
С одной стороны он поставил Элизу, с другой — Раймонду, и,
содомируя меня, мял и щипал им ягодицы. Потом неожиданно остановился и с
сожалением проговорил:
— Достаточно, иначе я кончу. А нам надо отправляться в
дорогу.
Девушки пошли готовиться к поездке.
— Скажите честно, — спросила я, когда осталась
наедине с итальянцем, — это моя подруга надоумила вас выбрать Раймонду, не
так ли?
— Не буду скрывать, что она очень хочет ее смерти.
— Вот мерзавка! Это от ревности, впрочем, причина
достаточно уважительная. Но не беспокойтесь: я решила твердо, и обе эти твари
должны претерпеть адские муки. — Говоря эти слова, я как бы невзначай
начала ласкать ему член, прижимая его к своей груди и щекоча пальцем
анус. — А можно узнать, какую пытку вы для них приготовили?
— Боитесь, что она будет слишком жестокой?
— Если бы я была на вашем месте, их страдания превзошли
бы все, что может придумать человеческое воображение.
— Вы восхитительная женщина… Я люблю таких; настоящие
женщины всегда более жестоки, чем мужчины, если дают волю всем своим чувствам.
— За этим кроются вполне естественные причины, —
заметила я, — их органы устроены гораздо тоньше, а чувствительность их
намного выше; бесчувственное существо не может быть жестоким.
— Совершенно верно; к тому же обладая живым
воображением, женщина не может удержаться от излишеств и извращений, вот почему
в злодействе она заходит дальше, чем мужчина. Случись где-нибудь дуэль,
гладиаторские бои или публичная казнь, женщины валом валят поглядеть на это
зрелище, и среди зевак вы всегда найдете в десять раз больше женщин, нежели
мужчин. Между прочим, — добавил торговец, — многие глупцы, обманутые
этим болезненным любопытством, не могут понять, что крайности всегда сходятся,
что его источником является врожденная жестокость.