Человек в чужой форме - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Шарапов cтр.№ 41

—Военных отпустить.

—Как же, товарищ капитан, а потерпевшие…

—Потерпевших нет.

Остапчук охнул:

—Куда делись?

Николай Николаевич прищурился:

—Чего перепугался так, Иван Саныч? Сообщили на работу, они и отвалили обратно, в родные колхозы, шти лаптем хлебать. Рассчитали их, и шабаш, без претензий, без заявлений. Как ничего и не было.

Остапчук, красный, как буряк, ушел, ворча про блат и полное безобразие. Акимова Сорокин придержал:

—Сергей, тут из прокуратуры запросик пришел, с просьбой проверочку провести. Видишь ли, увээр номер семь выполнял работы для Кременецкого шахтуправления, и выполнил, что не может не радовать. Утверждают, что позабыли военспецы трактор вернуть.

Ушедший Остапчук всунул голову в кабинет:

—Какого-какого управления?

—Кременецкого, а что?

—Ничего,— отозвался Саныч и ушел окончательно.

Акимов спросил:

—Что за трактор?

—Обычный трактор, СТЗ, сорок четвертого года выпуска, номер двигателя девяносто три. В общем, наведайся в часть и глянь, что да как в гараже. Выполнять.

—Есть.

Наученный предыдущим горьким опытом, Акимов отправился прямо в школу. И поскольку никого знакомого, заслуживающего доверия, по пути не встретил, зашел скрепя сердце в библиотеку. Оля поприветствовала его с ледяной вежливостью и не отрывая глаз от заполняемых каталожных карточек:

—Здравствуйте, Сергей Палыч. Давно не виделись.

—Да уж,— буркнул он,— как сами-то?

—Вашими молитвами.

—Я не молюсь.

—Так и мы неважно. Вам, собственно говоря, что надобно?

—Оля, погоди, не ершись,— попросил Акимов.— Что у вас случилось, почему неважно?

Она подняла наконец глазища, прищурилась:

—А с чего важно-то должно быть, товарищ Акимов? Легко разве, когда человек сперва вертится вокруг, как, простите, кот вокруг сметаны, слова правильные говорит, что-то там обещает, а потом раз — и пропадает, как распоследний подлец?

—Так, все. Сейчас не об этом…

—А я вот об этом!— заявила Ольга. Кончик носа у нее покраснел, глаза повлажнели, но было очевидно, что она настроилась вывалить все.— Совесть есть у вас, я спрашиваю? Какой прямой и честный, что твой баран! Что-то сам себе надумал, сам с собой посовещался и — пропал, как будто так и надо. Это после того как мама ночей не спала, слезами заливалась, разрывалась между работой и больницей, нянчилась с вами… пентюхом и хамом!

—Оля!

—Что?

—Ну как не стыдно, а?

—Мне-то стыдно,— призналась она,— стыдно, что так в вас ошибалась, думала, вы человек, а вы, извините, сопля маринованная.

Помолчали.

—Полегчало?— прямо спросил он.

—Нет.

—А теперь сама рассуди, без сердца. Вот отсохла у меня рука, и каково маме с инвалидом всю оставшуюся жизнь?

—Ничего у вас не отсохло,— заметила Оля хмуро,— а вот у Масальских дочке уже полгодика.

Акимов поперхнулся. Неудачно как-то в пример привелось. У Гладковых в соседях муж с женой: он без рук, без ног, она глухая. И ничего, хорошо живут. Рожают вот. И ведь права злющая Ольга, не отсохло у него ничего, чудодейственная эта конская штука, которую подогнал Кузнецов.

Ах, да. Основное-то позабыл.

—Так у вас другой круг знакомств теперь.

—А свято место пусто не бывает!— отозвалась Оля.— Что ж делать, если старые друзья ведут себя по-свински.

—Ей с ним лучше,— тихо произнес Сергей Палыч,— и хватит об этом.

—А вы-то все за нее решили. Я так вам скажу, людовед вы эдакий: было бы ей лучше, плакала бы она каждую ночь, как же. Ходили мы тут в театр, вытащила ее с трудом, так она все время прострадала, сумерками пользуясь. Думала, я не увижу.

Акимов промолчал.

—Лучший способ убедить себя в собственной правоте — замкнуться в гордом молчании, пусть ее мелет,— откровенно съязвила Оля.— А вы поглупели, Сергей Палыч. Вы куда умнее были.

Сотни разного рода ответов вертелись на языке, от бредовых до замшело-мудрых, нудных, требующих надувания щек и снисходительных, как у больной коровы, взглядов. Он, по счастью, промолчал, сказал лишь:

—Мне в часть надо. Кликни там кого.

—Так сами бы и постучались.

—Не достучусь я.

—Вы просто недостаточно настойчивы,— не в силах остановиться, уколола Оля и, тяжело вздохнув, поднялась.— Идите, сейчас откроют.

«Плохо ей, значит. Ей одной, значит, плохо. А мне, мне не плохо? Да мне полный алес. Она-то красавица, умница, ценный работник, пальцем только щелкни — министры грушами посыплются. А я кто есть такой, дурак набитый, ни жилплощади, ни поста, ни мозгов, строго говоря. Присоска, приложение к жене — нет, товарищи, не по мне это».

Хорошо еще, что до калитки в заборе недалеко, а то с великого ума он бес знает до чего мог додуматься. Открыл Анчутка, вид имел присмиревший и какой-то особо примерный, какой бывает после полученной отменной головомойки, как со знанием дела диагностировал Акимов.

—Что, нагорело?— поинтересовался он.

—Было дело,— вздохнул Яшка,— главное, я-то тут при чем?

—Стало быть, при чем. Ладно, сейчас не об этом. Из начальства есть кто?

—Не-а. Товарищ Константинер как уехал с утра в центр с Михалычем, так и нет его, а прочие все общагу подчекрыживают…

—Подчекрыживают,— с трудом повторил Сергей,— ничего себе. Ладно, сами разберемся.

—С чем?— насторожился Яшка.

—Да кое с чем.

В гараже, кроме Пельменя и трактора, никого видно не было. Первый ковырялся во втором, нарочито бодренько насвистывая. Акимов постучал по борту:

—Андрюха, вылезай. Дело у меня к тебе.

Пельмень не торопясь, по-механицки размеренно, солидно разогнулся, протянул оперу согнутый локоть:

—Доброго здоровьичка, Сергей Палыч.

Акимов, криво усмехнувшись, пожал предложенную конечность:

—Что, захворал трудяга?

—Да нет, все хорошо, ежедневное тэ-о.

—Машина типа зверь. Можно полюбопытствовать? Никогда в таком не сиживал.

—Конечно,— разрешил добрый Андрюха.

Сергей влез в красивую кабину с наклонным ветровым «стеклом», в котором стекла никакого не было, поерзал на сиденье, потрогал рычаги, быстро, по возможности незаметно оглядываясь. Техника в идеальном порядке, ни царапины, все подкрашено, подмазано и отполировано. И даже сиденье, по всему судя, перетянуто недавно. И ни следа таблички на приборной панели.