В окно вдруг что-то мягко плюхнуло. Вера насторожилась, вскочила, подбежала на цыпочках к окну — и неслышно ахнула, прикрыв рот ладошкой. Сделала знак: поднимайся, мол. Накинув пальто, проскользнула мимо притихшей ненадолго кухни, открыла дверь.
Акимов маячил на ярко освещенной лестнице, выставив «гладковскую» папку, как пропуск, и сиял не менее новенькой лампочки под потолком.
—Спасибо, Сергей Павлович,— напряженно-вежливо поблагодарила она. И, чуть погодя, спросила:— Зайдете?
—И останусь,— решительно заявил Акимов.
* * *
Спустя полтора года Сорокин, ожидая приема в главке и изучая многотиражку, наткнулся на несколько сухих строк, внимание привлекли знакомые фамилии, идущие подряд. Из заметки явствовало, что трибуналом Московского военного округа вынесен обвинительный приговор за участие в контрреволюционной организации, подрыве государственной промышленности, антисоветской агитации и участии в контрреволюционной организации гражданину Кузнецову Максиму Максимовичу (расстрелян) и его соучастникам, в том числе Константинеру А.Б., Зарубко И.П., Турецкому А.Г.… (различные сроки, от пяти до двадцати пяти). Сорокин с детской настойчивостью читал и перечитывал это перечисление, но Яковлева так и не увидел.
—Кто б сомневался,— не сдержавшись, пробурчал он.
Секретарь удивленно подняла глаза:
—Простите, товарищ капитан?
Сорокин поспешил успокоить:
—Нет-нет, это я так, ворчу по-стариковски. Прошу прощения.
Сложив газету, вздохнул и продолжил ждать.