Мы летим сквозь ночь, проносясь мимо пшеничного поля, вверх по склону котловины, мимо того места, где я каталась с Облаком. Небо вспыхивает звездами, когда мы поднимаемся из тумана. Земля течет мимо, как вода.
– Прр. – Я замедляю Рисового Пирожка, когда мы въезжаем на равнину, поросшую кустарниками. Деревья, поначалу неровные, торчат из полосатых глыб осадочных пород. Впереди вырисовывается горный хребет Края Света, известняковые ворота между Севером и Западом. Но здесь я ни на Севере, ни на Западе. Я нахожусь в промежуточной стране. На нейтральной территории, согласно картографам империи, хотя я сомневаюсь, что главари разбойников уважают карты. Я должна быть настороже, даже будучи Лотос.
Безрассудна, как всегда, думает Росинка.
Возможно. Но я проделала долгий путь с тех пор, как пускала газы с края неба.
Заросли сгущаются. Хвойные деревья вытягиваются к небу. Когда лесной массив становится слишком густым, я спешиваюсь и обматываю поводья Рисового Пирожка вокруг тутового дерева, прежде чем продолжить путь пешком. Пряный аромат сосны проясняет мой разум. Ветер шелестит в листьях. Вода – ручеек, отбившийся от подводного течения, – и шелест музыки.
Цитра.
Я тут же останавливаюсь.
Последняя настоящая цитра, которую я слышала, была на небесах. Я оборачиваюсь, думая, что увижу Безликую Мать и ее стражника. Небо, подсказывает Росинка, и я смотрю на него. Каждая звезда находится там, где ей и положено быть.
Меня еще не обнаружили.
Выдыхая, я опускаю взгляд от неба… и деревенею.
Сначала это кажется игрой света, миражом огромного озера, серебристого за деревьями. Я протискиваюсь сквозь листву. Озеро остается настоящим. Каменные образования поднимаются из воды подобно островам. Я едва не принимаю его за залив, но уверена, что поблизости нет океанов. Но не имеет значения, что я знаю, чего я хочу, кто я такая. Картина, вырисовывающаяся перед моими глазами, настолько неземная, что заставляет меня забыть о всех своих трех личностях. Музыка, хоть и сыгранная несовершенно, проникает в мое сердце, и что-то капает с моего подбородка. Слезы. Я плачу без всякой на то причины. Должно быть, это делает Лотос.
Музыка обрывается как раз в тот момент, когда я шмыгаю носом, звук взрывается в тишине как хлопушка.
– Нужен носовой платок?
Это сон.
Но его голос не мог бы звучать свежее в моей голове, и часть меня совсем не удивлена, когда от берегов расходится рябь – Ворон в отдалении, его громоздкий, окутанный мантией силуэт поднимается из сидячего положения. За его спиной – цитра.
По мере его приближения все громче щелкает галька под его ногами.
– Не нужно прятаться. – Он останавливается в дюжине шагов от меня. – Я не кусаюсь.
Но страх у меня другой, из моего сна.
Я боюсь, что при лунном свете он узнает во мне Зефир.
Но в реальности трудно что-то рассмотреть сквозь призму внешности. Даже такой стратег, как Ворон, не может видеть меня такой, какая я есть на самом деле.
– Как ты можешь быть уверен, что меня не послали убить тебя? – спрашиваю я, выходя из-за деревьев, но все еще оставаясь в конусе тени.
– Так громко?
– Эй!
– Если бы ты действительно пришла как убийца, – продолжает Ворон, – ты бы уже убила меня. – Я выхожу на свет, и его глаза сужаются. – Это ты.
Я жду, что он скажет что-нибудь еще.
– Далековато от лагеря.
Я хмурюсь. Он разговаривает со мной как с ребенком.
– Держи. – Ворон достает из кармана носовой платок и размахивает им как репой. – Он чистый. – Я хватаю его. – Одна? – спрашивает он, пока я вытираю глаз, потом нос.
– Да. А что?
– Просто замечание.
– Ты тоже один. – Я бросаю платок на землю, и Ворон издает такой звук, как если бы я вернула его пропитанным соплями или – что еще хуже – засунула в нагрудник в качестве памятного подарка. – Твоя леди знает, что ты здесь?
– Конечно. Почему ты спрашиваешь?
– Кому-то вроде тебя не помешало бы несколько стражников.
– Я сильнее, чем кажусь. – Я хмыкаю, и Ворон улыбается. – Но со мной отряд стражников, ожидающих меня всего в пятидесяти ли отсюда.
Хоть какое-то утешение – знать, что Миазма не отправила Ворона в поход через все царство в одиночку.
– Тогда почему ты здесь? – спрашиваю я, указывая на озеро.
– Человеку нужно спать, верно?
– Сон – для слабаков.
Я не была готова услышать смех Ворона. Он хрустящий, как иней, но в то же время мягкий, как дыхание.
– Я полагаю, что ни один из нас не узнает старости. – Он отворачивается от меня и смотрит на озеро. – У меня выдался свободный день. Хотел насладиться своей первой вылазкой в Западные земли.
– Тебе не страшно? – С таким отношением он скорее умрет от беспечности, чем от чахотки.
– Нет, – говорит Ворон.
– Я все еще могу убить тебя.
– Не думаю.
– О, правда? – говорю я, похрустывая костяшками пальцев.
– Ты бы уже попыталась. – Он возвращается к своей цитре и садится. – Люди более предсказуемы, чем хотят признать.
Если только ты не стратег. Тогда ты наименее предсказуемый из них всех. Независимо от того, что Ворон утверждает, что делает – хочет почтить память Зефира или осматривает достопримечательности, – у него есть скрытый мотив. Но даже в этом случае мне не хочется допрашивать его, особенно когда слезы на моем лице едва высохли.
– Кроме того, – добавляет Ворон, бросая гладкий камешек в озеро, – твоя леди – Синь Жэнь.
– Следи за языком.
– Это комплимент. – Он бросает еще один камешек; этот отскакивает. – Нужно быть особой леди, чтобы отпустить кого-то, а затем тайно убить его.
– Как твоя, – говорю я, и Ворон смеется. – Ты когда-нибудь жалел, что работаешь на нее?
– Нет. А ты жалеешь, что служишь своей?
– С чего бы это мне?
– Люди меняются.
– Ты только что сказал, что они предсказуемы.
Жаль, что я не смешила Ворона, будучи Зефиром.
– Справедливо, Лотос, – говорит он, и я не удивляюсь, что он запомнил мое имя. Мое сердце не должно останавливаться, когда он похлопывает по камешкам рядом с собой. – Не хочешь присоединиться?
Да. Нет. Не знаю. Его поведение так отличается от того, раньше, когда он столкнулся со мной по пути из Западных земель.
– Ах. Верно, – говорит Ворон, когда я не отвечаю. – Мы должны определить наши отношения на этот вечер. – Я краснею еще сильнее, но потом он спрашивает: – Это озеро принадлежит тебе?