– Нет. Олег был сдержан, когда на словах объяснял мне смысл его сюжетов. Мне кажется, он просто не все мне рассказывал.
– Насчет скрытности. Вы от кого-то скрывали ваши возобновленные отношения с Олегом?
– Нет.
– Вы знали, что Олег скрывал, что вы снова с ним? Как мы выяснили, его мама Лариса Боровина и его лучший друг Василий Немков были не в курсе, что вы снова с ним вместе.
– Нет. Я не знала.
– У него были причины скрывать от друзей вашу совместную жизнь?
– Ну. Если честно, то с Васей у нас как-то не заладилось. Мы с ним не сдружились. Это лишь мое предположение, но может, Олег не хотел, чтобы Вася критиковал его, что мы снова стали встречаться. А насчет мамы я не знаю. Для меня это тоже вопрос, почему он скрывал даже от мамы, что мы снова вместе.
– Давайте вернемся к сюжетам его рассказов. Вы уже сказали, что он вам рассказывал сюжеты. Как вы отнеслись к ним?
– Мне не понравилось. Я попыталась его отговорить писать такое. Я сразу поняла, что до добра это не доведет. Потратила не один вечер, чтобы объяснить Олегу, что это плохая затея. Но он меня не слушал. Я говорила, что нельзя писать такое, это очень плохо, это чревато. Ну вы сами понимаете.
– Объясните нам, как по вашему мнению, чем это чревато.
– Вот этим, – она обвела зал суда руками. – Судом и наказанием. Я просила его остановиться, пока не поздно. Просила, умоляла, но он не слушал. Он все больше и больше погружался в свои сюжеты. У меня было ощущение, что он тонет в болоте. Я делала, что могла. Но ничего не помогало.
Надя взглянула на Олега и отвернулась. Его темные глаза смотрели на нее. Он слегка улыбался.
– Видели ли вы, как он писал?
– Да. Видела.
– Он что-то употреблял, когда писал?
– Нет, он очень редко пил. И только в выходные. Наркотиков в нашем доме не было никогда.
– На чем работал Олег?
– На макбуке, который он купил еще в две тысячи двенадцатом.
– Опишите нам этот макбук.
– Он в красном прозрачном чехле, на нем наклейки, на одной изображен мертвый святой отец, лицо которого превратилось в череп, и он подставляет руку к уху, будто звонит по телефону. На второй наклейке монашка из пальцев сплела пентаграмму.
– Прошу, покажите нам улику номер семь, – сказал обвинитель.
Вышел молодой человек в форме и поднял вверх прозрачный пакет. В нем был тот самый красный ноутбук с двумя наклейками.
– Это он? – спросил обвинитель.
– Да, – сказала свидетельница.
Молодой человек в форме ушел.
– Вы совершенно точно уверены, что это были именно те рассказы, которые он выложил у себя на странице, озаглавив сборник… э-э-э… – Обвинитель сделал паузу и заглянул в бумаги.
И тут впервые писатель подал голос:
– «Где мой воробушек?»
Все посмотрели на него с нескрываемым презрением. Даже Надя. Олег же сверлил ее глазами в ответ. Обвинитель улыбнулся.
– Благодарю вас. Да, именно так он и называется, «Где мой воробушек?». Вы уверены, что это был тот самый сборник?
– Да, – сказала Надя. – Уверена.
– Почему?
– Олег иногда говорил о нем, выбирал название. Сначала сборник назывался «Тошнота», потом «Чума» или что-то такое, даже вроде бы «Ресторан в аду», не помню точно. Но потом Олег сказал, что придумал крутое название. Вот это. «Где мой воробушек?» Мне стоило догадаться, что он болен, после того как я услышала это.
– Олег говорил о том, что хочет его опубликовать?
– Нет, он говорил, что не собирается его публиковать.
– Тогда для чего нужно было выбирать название?
– Понятия не имею. Я спрашивала: а зачем ты пишешь и столько времени тратишь, если не собираешься это публиковать? Ответ был такой же.
– Видели ли вы в его ноутбуке документы с этими самыми строками, которые появились в опубликованных рассказах?
– Олег мне не позволял рыться в своем ноутбуке, он очень ревностно его охранял, будто скрывал там что-то очень ценное. Сейчас-то я уже понимаю, что именно. Но… Да, я видела кое-что.
Олег выпрямился, впервые его взгляд выражал заинтересованность, брови насупились, руки легли на стол.
– Когда вы заглядывали в черновики? – спросил обвинитель. Он заметил реакцию Олега.
– Однажды Олег заснул за ноутбуком. Это было рано утром, часов в пять. Я встала в туалет, хотела разбудить его и отправить спать. Но когда подошла, заглянула в ноутбук, просто ради интереса, то прочитала несколько строк. Это было мерзко, знаете, там была сцена, с каким-то странным существом, выросшим из блевотины из унитаза. И почему-то Олег называл это Богом. Мерзость. Я тут же отвернулась.
– Есть ли в сборнике, о котором мы все говорим, эта сцена?
– Да, есть, – сказала Надя.
– Могу ли я зачитать ее? У меня есть вырезка из рассказа «Отсюда есть два выхода, но они оба тебе не понравятся».
– Мы вам верим, – сказал судья. – Насколько я знаю, в деле есть все документы? Вырезки, копии?
– Да, совершенно верно.
– Пусть присяжные ознакомятся с ними в комнате совещания. Сейчас мы это пропустим. Пожалеем наших слушателей в зале, – сказал судья.
– Хорошо. Тогда я продолжу.
Обвинитель повернулся к Наде.
– Употреблял ли Олег запрещенные препараты, когда писал рассказы? Был ли под действием алкоголя?
– Он писал трезвым, насколько я знаю, – сказала Надя.
– А когда не писал?
– Ну иногда выпивал пиво по выходным. Не более. Больше ничего не принимал. Разве что «Спазмалгон», когда болела голова, и что-то от простуды, из моей аптечки, когда болело горло.
– Скажите, Олег обращался когда-нибудь к психологу или психотерапевту?
– Нет, насколько мне известно.
– Просили ли вы его это сделать?
– Да. Несколько раз. Я предлагала пойти к психологу вместе.
– Что он ответил?
– Что у него нет проблем, чтобы обращаться к психологу.
– Напомню вам, господа присяжные, что человек, который в детстве выключал в доме свет и сам же убегал от темноты, который переставал общаться с другом и мамой, как только брался за рассказы, и которому снились кошмары, от которых он просыпался в мокрой постели, который думал, что за ним кто-то ходит по пятам, который ничего не рассказывал своей матери о своих проблемах с девушкой, а впоследствии не рассказал, что снова живет с ней, заявил, что у него нет проблем.
Он обвел присяжных взглядом. Люди застыли в молчании. На лицах отражалось напряжение.