– Вы просили у него почитать его рассказы, которые он писал?
– Да.
– И что он сказал?
– Сказал, потом, когда допишет.
– Он отправлял рассказы вам лично?
– Нет. Я видела их, когда он выложил их во «ВКонтакте».
– Вы пользуетесь соцсетью?
– Да, у меня есть планшет.
– Вы прочитали рассказы?
– Я… – женщина запнулась. – Я пыталась. Но… Когда я наткнулась на это… я … я чуть не… у меня случился шок.
– Вы сообщили в полицию?
– Нет.
– Почему? Вы знаете, что грозит за сокрытие преступления?
– Потому что… когда я прочитала, он уже был в полиции. Мне позвонили оттуда и пригласили на допрос.
– И еще вопрос. Употреблял ли Олег запрещенные препараты? Алкоголь?
– Ну они пили пиво с Васей, но в меру, насколько я знаю. А про наркотики я ничего не знаю.
– Вы водили Олега к психотерапевту?
– Нет, зачем?
– Вас не беспокоила его мания преследования? Боязнь темноты? Странное желание выключать свет и бежать из комнаты со всех ног?
– Про манию преследования я не слышала.
– Но про остальное вы рассказали нам.
– Мне кажется, все дети боятся темноты. Да и какие у нас в поселке терапевты? Вы о чем? У нас их и до сих пор там нет. Я только один раз водила Олега к бабке Граппе, которая в деревне Пылаева живет. У Олега тогда сны были…
– Что за сны?
– Кошмары. Обычные детские кошмары.
– Видимо, не совсем обычные, раз вы его повели к бабке.
– Да, не совсем. Он от страха мочился в постели.
Кто-то в зале хихикнул.
– Сколько лет было Олегу? – спросил обвинитель, едва сдерживая улыбку.
– Ну, это был класс шестой, как раз, когда он писал рассказы с пауками на обложках.
– И вы повели его к бабке? Почему не к врачу?
– Потому что в нашей больнице было лучше не лечиться в то время. Они только хуже делали. А бабушка была знакомая, она мне лечила спину и запястье, когда я его вывихнула. Она от порчи людей спасала. Вот и Олега мне полечила. У него сны сразу прошли.
– После бабки?
– Да. Примерно…
– Как выглядело это лечение?
– Она дала нам настойку из трав, мы их заваривали в ванной, и Олег купался, потом полегче становилось.
– И кошмары больше не снились?
– Нет, через несколько процедур они закончились.
– Хорошо. У меня все. Спасибо.
Олег проводил маму взглядом. Она вытирала слезы, которые, казалось, никогда не остановятся. Олег вздохнул. Мама взглянула на него и отвернулась. Ее провожали и другие взгляды, и все были недовольны, что ее страдания даже издалека не напоминают страдания узников инквизиции. Надо было дать больше жару, ведь она воспитала маньяка! Убийцу!
– Хочу пригласить для допроса главного свидетеля, который прожил последние годы с подозреваемым.
– Вызывается свидетель Надежда Бабина, – сказал судья.
В зал вошла девушка. Она села в кресло лицом к залу.
– Расскажите нам, пожалуйста, когда вы познакомились с подсудимым.
– В две тысячи десятом на рок-концерте.
– Сколько вы прожили вместе?
– До две тысячи пятнадцатого года. Это пять лет. Потом мы расходились. Я полгода жила у мамы, а потом мы снова сошлись.
– Почему вы разошлись?
– Потому что Олег начал писать.
– Писать что?
– Эти свои истории. Рассказы.
– Вы из-за этого ушли?
– Да, из-за этого.
– Поясните, пожалуйста, мы не совсем понимаем, почему из-за этого можно уйти от человека?
– Писательство изменило Олега. Как уже говорили до меня, раньше Олег был другим. Он был веселее. Но потом он стал депрессивным. Молчал, почти никуда не ходил. Отказывался встречаться с друзьями. Выгнать его из дома было практически нереально. На меня он почти не обращал внимания. Куда бы я его ни звала, он отнекивался. Глаза блуждали, будто он вообще не в этом мире. Я ему говорила, что на меня надо обращать внимание, ведь я девушка, но он пропускал это мимо ушей.
– Вы ссорились?
– Нет. Не получалось. Хотя я пыталась. Грозилась уйти, пыталась закатить ему скандал. Знаете, когда ваш муж пьет и гуляет, это хоть как-то бодрит отношения, хоть какие-то эмоции. Тут же ничего. Полный ноль. Он будто умер, а его труп перекатывался из угла в угол, пока Земля крутилась.
Кто-то в зале хихикнул.
– Свидетельница, давайте без оскорблений, – сказал судья.
– Извините, но я просто не могла больше терпеть. Я собрала вещи и ушла. Сказала Олегу об этом уже на пороге. Он вроде бы на секунду оживился, пожал плечами, даже проводил меня. И все. Я ушла.
– Когда это произошло?
– В октябре две тысячи пятнадцатого года.
– До дня рождения Олега или после?
– До.
– Но вы вернулись?
– Да.
– Когда?
– В мае две тысячи шестнадцатого.
– Почему вы вернулись?
– В январе я позвонила Олегу, хотела заехать и забрать остатки вещей. Мы разговорились, что показалось мне удивительным, я не думала, что он еще может разговаривать. Он будто ожил. В голосе появились интонации, причем если раньше он был каким-то податливым, то сейчас стал властным, что ли, а это нравится женщинам. Он предложил куда-нибудь сходить, пообщаться. Мы встретились, сходили сначала на картинг, потом в кино. Он вел себя по-другому, стал очень уверенным. В тот вечер я забрала вещи, но через неделю уже позвонила сама. И мы начали снова встречаться. Раз в неделю. Потом чаще. А потом я снова переехала к нему.
– Когда?
– Я уже сказала, в мае две тысячи шестнадцатого.
– Он что-нибудь писал тогда?
– Он писал рассказы, как и до нашего расставания.
– Он рассказывал вам сюжеты своих… произведений? – последнее слово обвинитель будто выплюнул.
– Да, иногда, – ответила Надя.
– Когда Олег выложил у себя в соцсети рассказы, вы читали их?
– Да. Несколько.
– Вы узнали в нем сюжет из того, что Олег рассказывал до этого.
– В одном – да, а второй… Про него я не слышала, но он меня здорово разозлил.
– Очень вас понимаю, с учетом содержания этих… произведений в кавычках. Скажите, а когда он пересказывал вам сюжеты, он делал это подробно, со сценами, которые так взволновали людей?