День другой – кошмар все тот же - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Меньшенин cтр.№ 64

– И зная все это, вы не поверили, что он пишет?

– Ну, Олег всегда был мягкотелым, податливым, а если что-то было не так, он убегал. Я не верил, что он мог взять в свои руки судьбы людей и начать что-то писать. Ну, вот просто не поверил.

– Продолжайте.

– Я подумал, что он что-то от меня скрывает и выдумывает какую-то ерунду, чтобы я отстал, будто он за что-то на меня обиделся. Но я просил его быть со мной честным и говорить, если что-то его не устраивает, но он молчал. Между нами раньше не было секретов, и меня это смутило. Он становился менее разговорчивым. Я даже уже и к нему не мог заехать в гости, потому что он не отвечал на телефон, не отвечал на сообщения. Точнее, отвечал, но спустя несколько дней и очень односложно – «да», «нет», «прикольно». И все. Тогда я понял, что дело дрянь.

– Что вы сделали?

– Я написал ему письмо, сообщение во «ВКонтакте». О том, что нельзя так поступать с друзьями, что это подло. Я ведь на него столько времени потратил, я, знаете ли, как-то раз возил его за свой счет отдыхать.

– Вы были настолько близки, что возили его в отпуск за свой счет?

– Да. Мы ездили в горы, и я оплатил больше половины его поездки.

– У него не было денег?

– Были, просто это был от меня такой подарок на день рождения.

– Понятно. Это был подарок. Щедрый подарок, если позволите мне такое замечание.

– Позволяю. Я тоже так считаю. Он ведь был моим другом.

– Скажите, кем вы работаете?

– У меня свой бизнес, кофейня, несколько розничных магазинов сантехники. И я не жалел денег на своих друзей, и на Олега в том числе. Да. И это не все, что я делал для него. Я постоянно интересовался его делами, занимал ему деньги в трудные времена и даже проценты не начислял. Поэтому его скрытность разбудила во мне зверя, у меня внутри будто что-то вскипело. Я все делал для нашей дружбы, даже взял Олега на сплав, который сам организовал с друзьями. А он молчал всю дорогу и почти не реагировал на меня. Когда мы вернулись, он вообще перестал отвечать на звонки. Тогда я разозлился и написал ему письмо. Написал все, что я о нем думаю, что он не заслуживает друзей, вот почему у него их и нет, потому что он просто всех игнорирует. Депрессивный… В общем, он самый депрессивный из тех, кого я знаю. Написал ему – и все, больше не стал с ним говорить.

– И что он ответил вам?

– Он написал «окей». После стольких лет дружбы просто «окей». Без объяснений. И только потом, спустя несколько лет, он выложил эти свои дерьмовые рассказы на страницу во «ВКонтакте». Я еще подумал, что не буду читать.

– Так вы не читали?

– Читал.

– Что конкретно? – спросил обвинитель.

– Тот, где про меня.

– Полностью?

– Нет. Я разозлился и закрыл.

– Вы читали сцену с убийством?

– Да, мне ее прислали скриншотом. Это мерзко.

– И еще вопрос. Видели ли вы хоть раз, чтобы он писал эти рассказы? Черновики, заметки? Хоть что-нибудь.

– Нет. Он просто говорил об этом, когда мы еще общались, если это можно назвать общением.

– Хорошо. Вы свободны.

Свидетель Василий Немков сел на свое место. Олег вздохнул. Его глаза бегали по полу в поисках чего-нибудь интересного.

Присяжные смотрели на писателя с ужасом. Как можно оставаться таким хладнокровным и равнодушным во время процесса о жестоких убийствах, когда судят именно его?

Да он ненормальный, думали присяжные, ну точно маньяк!

Следующим свидетелем была мама Олега, Лариса Боровина.

Мать была в слезах. По лицам присутствующих читалось, что женщина не заслуживала жалости. Это она вырастила монстра.

– Прошу вас, расскажите о сыне, – попросил обвинитель.

– В детстве он был очень аккуратным, до невероятного аккуратным. Просил надевать ему брюки и бабочку, когда я собирала его в детский сад. Если где-то на рубашке было хоть пятнышко, он тут же ее переодевал. Он подтыкал простынь на кровати, если она хоть чуть-чуть сминалась. В комнате у него всегда был порядок, книжка к книжке, все по местам и по полкам. Он экономил на электричестве, поскольку денег у нас было немного. Он выключал свет в тех комнатах, где никого не было. Если я выходила из гостиной и шла в кухню, он прибегал и выключал в гостиной свет. Это было так мило, что он заботился о том, чтобы сохранить жалкие копейки. При этом он очень боялся темноты. Он не мог зайти на кухню, если там не был включен свет, всегда звал меня.

– Вы сказали, что он выключал свет в комнатах, где никого не было? Зачем надо было это делать, если он боялся темноты?

– Это имеет отношение к делу? – спросила мама.

Судья посмотрел на обвинителя.

– Да, имеет прямое отношение, поскольку мы составляем психологический портрет подсудимого для определения степени вменяемости и тяжести наказания за преступление.

Мама кивнула. Вытерла слезы. Олег смотрел на нее с тоской. Она на него не смотрела.

– Он говорил, что ему страшно видеть зажженный свет в комнате, где никого нет. У него было ощущение, будто в квартире есть кто-то еще, кроме нас. И чтобы избавиться от ощущения, он выключал свет и быстро убегал.

– Вы спрашивали у него об этом? Это его слова?

– Да.

– Когда он начал писать рассказы?

– Примерно в шестом классе.

– Можете сказать точно?

– Да, думаю, в шестом. Тогда у них была учительница Тамара Павловна.

– Расскажите, как ваш сын начал писать.

– Он с раннего детства много читал. Любил Кира Булычева, Марка Твена, Джека Лондона. Он читал, потому что у нас не было видеомагнитофона, а по телевизору было всего два канала, где почти ничего интересного не показывали. Олег брал книги у соседа по подъезду, Данилы Хивинцева, у того была большая библиотека. Думаю, ему просто нравились книги и он хотел написать что-то свое. А может, ему стало мало тех историй, уже написанных. Помню, он написал рассказ про мальчика-путешественника.

Мама убрала салфетку от лица. Ее глаза были красными.

– Вы читали? – спросил обвинитель.

– Да, не до конца.

– Присутствовали ли в этом рассказе сцены убийств?

– Нет, боже упаси! Это же была детская книга! Ничего такого.

– Но вы читали не до конца?

– Да, не до конца.

– Не замечали ли вы каких-нибудь сцен, намекающих на убийство?

– Некорректный вопрос, – сказал адвокат.

– Хорошо, я переформулирую. Не было ли там сцен жестокости, оскорблений?

– Нет. Ничего такого.