– Куда?
Шендерович только молча пожал плечами. Он устроился в скудной тени колодца, подложив под голову мешок с жесткими и угловатыми атрибутами, и через минуту уже храпел. Гиви маялся – незагорелое тело было жестоко опалено солнцем. Вот Миша, ему хоть бы что! Он же загорелый, Миша. Тренированный. Что бы я делал, если б не Миша, думал Гиви… впрочем, если бы не Миша, меня вообще бы тут не было.
Он уселся поудобней, стараясь держаться крохотного клочка тени – остальное занял Шендерович. Все равно, уговаривал он себя, спать на такой жаре вредно. Мама всегда так говорила. А потому он моргал обожженными глазами, вглядываясь в колеблющийся воздух в надежде вновь увидеть что-нибудь этакое. Но зной воздвигал вдали лишь ослепительные зеркала, огромные сверкающие линзы, распахнутые в охру и синеву. Рядом с храпящим Шендеровичем Гиви вдруг почувствовал себя последним бодрствующим человеком в мире…
Птица, которая сидела в самой сердцевине неприглядного колючего кустика, вдруг зашевелилась и выпростала голову из-под крыла.
– Эй, – сказал Гиви, – ты что?
Птица отряхнулась и взлетела. Сделав низкий круг над головой Гиви, она взмыла вверх и полетела по прямой, круто забрав на восток.
– Ну вот… – опечалился Гиви.
Разумеется, птица – создание бессловесное, но какая-никакая, а все ж компания.
Гиви стало совсем одиноко.
Он вздохнул и прикрыл глаза.
Потом вновь открыл их, потому что что-то изменилось. Тень какая-то набежала, что ли.
Он вновь прикрыл глаза, потом протер их ладонями, потом помотал головой.
Не помогло.
Ломаная темная линия на горизонте вдруг распалась на отдельные пятна, и эти пятна стремительно увеличивались в размерах, пока из дрожащего марева не выплыли огромные оскаленные пасти, гигантские бурые туши, мерно перемалывающие пространство мохнатыми голенастыми ногами. На скачущих чудовищах громоздились не менее огромные всадники: каждый – с башню, белые полотнища одежд развевались на ветру… ни звука не доносилось оттуда, и оттого казалось, что призрачная кавалькада плывет по воздуху.
– Мамочка! – прошептал Гиви.
Он поднялся на слабеющие ноги и, подскочив к Шендеровичу, отчаянно затряс его за плечо:
– Миша! Проснись!
– А? – Шендерович приподнял голову, морщась оттого, что атрибуты порядком наломали ему шею.
– Миша! Там! Ужас что такое!
– А! – отмахнулся Шендерович, широко зевая. – Опять мираж! Нервы у тебя ни к черту, друг Гиви.
– Да, но…
Бубум!
Гиви вздрогнул. Земля под ним тоже содрогнулась. Глухие удары сотрясали ее.
Бубум… Бубум…
– Да, – признал Шендерович, почесывая шею, – не мираж. Опять мы с тобой влипли, о, скиталец, потомок скитальцев.
Всадники обступили Гиви и Шендеровича, заслонив собой солнце.
* * *
Гиви оглядывал новоприбывших со смешанным чувством страха и восторга. Свирепые загорелые лица, свирепые взоры, сверкающие из-под белоснежных тюрбанов, свирепые ятаганы и кинжалы, способные украсить любой кавказский ансамбль народного танца вызвали у робкого потомка Шемхазая естественный трепет. В неменьший трепет повергала грозная красота могучих боевых животных, богато изукрашенных колокольчиками и горящими на солнце медными пластинами.
Бежать было некуда.
Гиви вздохнул и судорожно вытер ладони о штаны.
Шендерович одарил сгрудившийся вокруг них отряд благожелательно-рассеянным взором привычного ко всему землепроходца.
Верблюды лениво переступали мощными копытами и роняли пену с морд, в свою очередь кидая в сторону Шендеровича презрительные взгляды.
Один из всадников, самый, как показалось Гиви, высокий и красивый, со смуглым свирепым лицом, затененным особенно пышным тюрбаном, спрыгнул с верблюда, звякнув при этом многочисленным вооружением, и ленивой походкой враскачку приблизился к путникам.
Гиви попытался расправить плечи.
Шендерович продолжал бросать по сторонам снисходительные взгляды.
Предводитель, в свою очередь, скрестив руки на груди, уставился на беззащитных путешественников.
Гиви не выдержал первым.
– Б-исми-лляхи-ар-рахман-ар-рахим! – выкрикнул он, чувствуя, как распирает грудь незнакомый прежде язык. – Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Даруй нам облегчение, а не затруднение, о владыка тысячи верблюдов, да благословит тебя Аллах и приветствует!
– Да пребудет Аллах и с тобой, чужеземец, – хладнокровно ответил предводитель, – ибо Он – защитник всех путников и проводник всех путей.
– Что он говорит? – прошипел из-за спины Шендерович.
– Типа привет, – пояснил Гиви.
– Скажи ему, что с нас нечего взять. Скажи, мы бедные путники.
Гиви вздохнул. С его точки зрения, это было и так видно. Но покорно завел:
– Милостив будь к нам, о шейх, ибо стеснены мы ради Всевышнего. А бедность, о повелитель сотни всадников, достойная стоянка, бедность – плащ благородства, одеяние посланников, рубаха праведников…
– Верно, – согласился предводитель, – но бедность еще и крепость покорных…
– Добыча познавших, цель ищущих…
– Тюрьма грешников…
– Гиви, что он говорит?
– Типа сам разберется.
Предводитель, озирая путников тем же задумчивым взглядом, медленно обошел их по кругу. Гиви и Шендерович поворачивались на месте, не желая подставлять незащищенные спины.
– Сдается мне, это они! – сказал наконец предводитель.
Он обернулся и лениво щелкнул пальцами. Несколько дюжих молодцов, в свою очередь, соскочили с верблюдов и кинулись к пленникам.
– Но мы воистину имеем только то, что на себе, о Шейх Пустыни! – завопил Гиви. – С нас нечего взять.
– А мне от вас ничего и не надо, о беспокойный путник, – ответил предводитель. – Не тревожься, я вас и пальцем не трону, ибо я дал такое слово, а слово мое крепко. Более того, скажу: с вами будут обращаться по-царски, ибо богатый выкуп за вас положили мне, коли я вас доставлю живыми и здоровыми.
– Куда? – взвыл Гиви, увлекаемый в сторону верблюдов. – Куда доставят?
– Гиви, что он говорит? – орал Шендерович, которого уже затаскивали на верблюда, впрочем пока без особого успеха.
– Что ему обещали бонус! Доставят нас кому-то.
– Кому? – бушевал Шендерович. – Кому мы, на фиг, понадобились? Может, этот нас заказал… Педро… Или Мастер его. Спроси еще раз!
– Он разгневается!
– А ты вежливо спроси!
– Да уж куда вежливей! Тьфу ты! Куда ты нас намереваешься доставить, о повелитель правоверных?