Предводитель, поставив ногу в стремя, обратил к нему мрачное лицо:
– Не к лицу тебе задавать подобные вопросы, ибо, как ты сам верно заметил, в бедственном положении находитесь вы, тогда как бедность предполагает стоянку терпения. Ибо сказал аш-Шабли, когда его спрашивали о терпеньи, такие слова:
…к тебе, что терпеньем своим превосходишь терпенье само,
терпенье воззвало о помощи, утомлено,
терпи же, – велел ты терпенью, – со мной заодно…
– Истинные слова ты говоришь, о шейх, – согласился Гиви, – и стоянка терпения – достойная стоянка, ибо терпенье предполагает упование на Всевышнего. А значит, стоянка упования – тоже достойная стоянка.
– Верно ты говоришь, – согласился шейх, – но как сказал Зу-н-нун, когда его спросили об уповании, «уповать – значит запасать пищу на один день, не заботясь о дне завтрашнем». А значит, перестань задавать вопросы, раздражающие меня, о путник, и покорись своей судьбе.
– Ну? – вопил Шендерович, в очередной раз скатываясь с крутого бока, поросшего неровной, точно траченной молью шерстью. – Что он сказал?
Погонщик его верблюда, цокая и покачивая головой, наконец потерял терпение и выхватил из ножен сверкающий ятаган. Шендерович поспешно отпрянул, но погонщик лишь плашмя ударил оружием по коленям верблюда, и тот, неохотно кряхтя, медленно подогнул передние ноги.
– Лезь, сын ишака, – мрачно сказал погонщик.
– Что он сказал? – продолжал вопить Шендерович.
– Лезь, сын ишака, – отозвался Гиви, карабкаясь на своего верблюда.
– Нет, не этот… тот!
– Чтоб мы не суетились. И если мы не будем дергаться, он нам ничего не сделает, поскольку велено ему обращаться с нами по-царски.
– По-царски… – задумался Шендерович, – это мысль.
Он в очередной раз скатился со своего верблюда, оттолкнул погонщика и неторопливо, вразвалочку приблизился к предводителю. Рука его сделала неопределенное движение, запахивая невидимую мантию.
– Скажи ему, что этот… Бык Пустыни, Повелитель Света, Гроза Демонов приветствует его. Скажи, что сам демон Бауэр трепетал перед моим грозным ликом. Скажи, я путешествую инкогнито, типа того, чтобы проверить, благоденствуют ли мои подданные…
– Миша, а ты уверен, что они отреагируют адекватно?
– Переводи! – прошипел Шендерович.
Гиви вздохнул, безнадежно углубившись в перечисление заслуг Шендеровича и подвывая для пущего величия. Лицо предводителя вдруг выразило некоторую заинтересованность.
– Царь? – переспросил он.
– Да, о Вождь Тысячи Копий. Со стоянки уверенности своей готов я подтвердить – скрытый царь перед тобою. А потому следует обращаться к нему со всем надлежащим почтением.
– Так, говоришь? – Предводитель вновь спустил ногу на землю и неторопливо приблизился к Шендеровичу. – Будь внимательней, ибо перед тобой, быть может, скрытый царь? Дурак! Ежели он царь, что ему сделаешь?
Он задумчиво поглядел на свою ладонь, коротко размахнулся и врезал Шендеровичу под дых. Шендерович согнулся пополам, хватая ртом воздух.
– А потому бей посильней и ниже, – прокомментировал предводитель, – ибо тот, кто позволяет себя ударить, не есть скрытый царь никоим образом. Лезь на верблюда, сын шакала!
Как ни странно, Шендерович его понял…
* * *
Бубенцы на попоне звякали, бляхи сверкали, Гиви трясся и подпрыгивал, – все, на что он был способен, ибо верблюд его двигался сам по себе, будучи приторочен к переднему. Под копыта так и бросались песчаные барханы, бросались и уходили назад…
– Миша! – отчаянно вцепляясь связанными в запястьях руками в высокую седельную луку, кричал Гиви Шендеровичу, который скакал сбоку при точно таких же печальных обстоятельствах. – Миша! Куда нас везут? Обратно к Братьям?
– Нет!!! – орал в ответ Шендерович. – К Братьям налево!
– Что?
– Не к Братьям!
– А куда?
– Понятия не имею!!!
Всадник, волочивший за собой в поводу Гивиного верблюда, не выдержал и обернул к Гиви свирепое загорелое лицо.
– Умолкни, о шакал! – сказал он.
– Что он сказал? – вопил Шендерович, ныряя головой вперед.
– Сказал, прекратить разговоры! – вопил в ответ Гиви, оказавшись меж двух огней.
– А-а! – понимающе протянул Шендерович и действительно замолчал.
Солнце уходило за горизонт, бросая на пустыню последние лучи. Барханы отливали золотом, охрой и глубокой синевой. Верблюды неслись, целеустремленно вытянув шеи.
Эх, думал Гиви, и почему они, эти разбойники, так людей не уважают? Хоть бы объяснили – куда, зачем? А то тащат, как скотину бессловесную…
Он приподнялся на изукрашенном седле, вглядываясь в даль. На горизонте появилась темная точка, которая без всяких фокусов постепенно увеличивалась в размерах, обретая дополнительную расцветку и формы. Впереди по курсу лежало нечто, в приключенческих романах называемое «оазисом» – несколько не слишком гордых пальм с потрепанными листьями и квадратные строения с плоскими крышами – вероятно, ангары и гаражи. Тайная база тут у них, наверное… Ничего, успокаивал себя Гиви, они нас выкупят. Или обменяют. Юрий Николаевич наверняка этого так просто не оставил… Он же капитан, серьезный человек. Разве он даст им с Мишей пропасть бесследно? Такой шум поднял, вот они и зашевелились. Очень даже просто – поменяют на какого-нибудь ихнего мукаллафа… Да откуда я такие слова знаю?
– Ну и хазы у них! – удивился Шендерович. – Ты гляди, мой Миклуха, что деется!
Ангары оказались войлочными шатрами – у стены одного, привязанный к колышку, стоял верблюд и мрачно жевал сухую траву. Отряд въехал на крохотную площадь в центре лагеря, вожак соскочил со своего верблюда, небрежно бросив повод в услужливо протянутые руки подбежавшего часового.
Рядом располагался открытый очаг – еще несколько человек сидело вокруг него, с интересом глядя, как потрескивают над угольями, капая жиром, насаженные на вертелы бараньи тушки.
Гиви сразу захотелось кушать.
Шендерович, с некоторым вызовом оглядываясь на сопровождающего, сполз со своего верблюда и, пошатнувшись, опустился на колени, бессильно поникнув головой. Глаза у него закатились, челюсть слегка отвисла.
– О Покровитель Вездесущих, – как можно тверже произнес Гиви, укоризненно глядя в обтянутую атласом могучую спину предводителя, – этот человек умирает от голода.
– А! – воскликнул предводитель, не оборачиваясь. – Скрытый царь?
– Да, о верный среди верных. Он страстно желает вкусить пищу. А страстное желание – достойное состояние.
Предводитель остановился и скрестил руки на груди, явно располагаясь к долгой беседе.