Ма улыбнулась, увидев ее. Она продолжала улыбаться, когда Люси разжала пальцы.
Позднее, слишком поздно, Люси подумала о том, как бы могла отреагировать другая мать – вскрикнуть, отругать, упасть в обморок. Подумала о том, что ба, будь он дома, вероятно, сказал бы, что змея спит, и стал бы плести небылицы, чтобы выгнать безмолвие смерти прямо в окно.
А ма только приподняла тяжелую сковородку со свининой, туже завязала на себе передник и сказала: «Девочка Люси, еще один рецепт – похоронное чжи ши
[8]».
Люси подготовила змею, пока мама делала мясо.
Первое правило – серебро. «Чтобы угомонить духа», – сказала ма, срезая жир с куска свинины. Она отправила Люси за сундуком. Под тяжелой крышкой, среди особенного запаха, между слоями ткани и сушеных трав Люси нашла серебряный наперсток достаточного размера для змеиной головы.
Второе – проточная вода. «Для очищения духа», – сказала ма, омывая мясо в ведерке. Ее длинные пальцы выковыривали личинки. Рядом с ней Люси погрузила в воду тело змеи.
Третье – дом. «Самое главное из всех правил», – сказала ма, а ее нож тем временем отсек хрящ. Серебро и вода могут закупорить дух на какое-то время, не дать ему потускнеть. Но окончательную безопасность духу дает только дом. Дом, который не позволит ему вернуться, – ведь не нашедшие покоя духи время от времени возвращаются, словно какая-нибудь перелетная птица. «Люси? – сказала ма, и нож замер в ее руке. – Ты знаешь куда?»
Лицо Люси потеплело, словно ма задала ей арифметическую задачку, каких они еще не проходили.
«Домой», – снова сказал ма, и Люси повторила, пожевав губу. Наконец ма взяла ее лицо в ладони, теплые, скользкие и пахнущие мясом.
«Фан синь
[9], – проговорила ма. Она сказала, что Люси должна дать свободу своему сердцу. – Это нетрудно. Змея принадлежит своей норе. Понимаешь?» Ма сказала, чтобы Люси забыла о похоронах. Сказала, чтобы Люси побежала куда-нибудь поиграть.
Они бегут, как сказала им ма, но на сей раз это не похоже на игру.
* * *
Столько лет прошло, а Люси так еще и не может осознать, что такое эта штука, которая называется дом. Как бы ма ни хвалила ее сообразительность, во всех важных делах она настоящая тупица. В отсутствие ответов она может только писáть. «H» – когда слышен шорох желтой травы. «O» – когда она чувствует жесткие стебли под ногами. «M» – когда она порезала палец на ноге и смотрит на удлиняющуюся ниточку крови. «E» – когда она спешит вверх по склону следующего холма вдогонку за Сэм и Нелли, исчезающими за гребнем
[10].
Что такое дом, если ба не жилось на одном месте? Он хотел разбогатеть одним яростным наскоком и всю жизнь гнал свою семью в спину, как штормовой ветер. Всегда к чему-то более новому. Дикому. Обещавшему неожиданное богатство и лоск. Годами искал он золото, ловил слухи о ничейной земле, нетронутых жилах. И всегда, прибыв на место, они находили все те же погубленные раскопанные холмы, те же замусоренные ручьи. Старательство – в той же мере воля случая, что и везение в игорных притонах, куда время от времени наведывался ба в поисках неизменно ускользавшей от него удачи. Даже когда ма топнула ногой и потребовала, чтобы они начали жить, честно зарабатывая на угле, мало что изменилось. От одной угольной шахты к другой пересекал их фургон холмы, словно палец, соскабливающий остатки сахара со стенок бочонка. Каждая новая шахта привлекала мужчин обещанием высоких заработков, но с появлением новых работников высокие заработки падали. И семья перебиралась на новую шахту, а потом – на следующую. Накопленное то увеличивалось, то уменьшалось с неизбежностью смены времен года, перехода от влажного сезона к засушливому, от жаркого к холодному. Что такое дом, если они так часто переезжали в хибарки и палатки, в которых пахло чужим потом? Люси не могла понять, как ей найти дом для человека, которого она не могла понять.
Впереди идет Сэм, младшая из них, но более любимая. Сэм ведет их в глубь материка, на восток через холмы. Они находят фургонную колею, по которой когда-то вчетвером приехали в городок, здесь земля утоптана шахтерами, старателями и индейцами, пришедшими сюда до них, а если верить ба, то еще и давно вымершими бизонами. Но вскоре Сэм сворачивает, шагает в своих ковбойских ботинках по нетронутой траве, через заросли бакхариса, чертополоха и хлесткого тростника.
Их шаги оставляют за собой новый, не столь четкий след. Узкий и незаметный, невидимый для преследователей. Ба говорил, что узнал о таких тропинках у индейцев, с которыми торговал близ города. Люси думала, что это пустое бахвальство. Ба не показывал эти тропинки так, как показывал шрам на своей больной ноге, оставленный, если верить его клятвам, тигром.
По крайней мере, он не показывал эти тропинки Люси.
Они идут близ высохшего русла. Люси шагает, опустив голову, надеясь, что русло наполнится до того, как иссякнут их запасы. Из-за этого она почти пропускает первые кости бизона.
Скелет возвышается над землей, как огромный белый остров. Вокруг скелета тишина становится гуще – может быть, примолкла поникшая трава. Дыхание Сэм сбивается, она чуть не рыдает.
Они видели отдельные кости бизонов вдоль фургонной колеи, но никогда – скелет целиком. С тех давних времен, когда сюда пришли первые землепроходцы, здесь мелькали дубинки и ножи, процветали скука и нужда, бралось то, что легко найти, а потом использовать как топливо для костра, или шест для палатки, или болванку, чтобы стругать от нечего делать. Этот скелет нетронутый. Сверкают глазницы – игра света и тени. Сэм могла бы пройти через грудную клетку, не пригибаясь.
Люси воображает эти кости облаченными в шкуру и плоть, животное на своих ногах. Ба заявлял, что когда-то этих гигантов было не счесть на холмах, в горах и в долинах за ними. Ростом в три человека и в то же время такие боязливые, что представить невозможно. «Настоящая бизонья река», – говорил ба. Люси позволяет этому древнему образу заполнить ее сознание.
Они привыкают к костям, но почти не видят живых существ, кроме мух, сопровождающих сундук. Один раз они видят вдалеке кого-то похожего на индейскую женщину, которая машет им. Сэм замирает выжидая, тело ее пробирает дрожь, женщина поднимает руку, к ней подбегают два ребенка. Небольшое племя уходит в полном составе. Русло остается сухим. Люси и Сэм время от времени прихлебывают из бутылок, присаживаются отдохнуть с подветренной теневой стороны каждого холма. Всегда есть следующий холм, а за ним еще один. Всегда солнце. Украденная ими провизия на исходе. Потом они едят на завтрак и обед лошадиный овес. Они слизывают влагу с гладких камушков, жуют сухие стебли, размягчая их.
Но самое главное, Люси подавляет жажду получить ответы на свои вопросы.
План Сэм исходит из одного: ба любил простор. Дикие места. Но насколько дикие? И насколько удаленные? Люси не отваживается спросить. Револьвер тяжело висит на бедре Сэм, отчего она чуть прихрамывает, становясь немного похожей в этом на отца. Со дня смерти ма Сэм отказалась от длинных волос, отказалась от платьев, от головного убора. Солнце так иссушило ее, что она стала как трут, готовый загореться от любой искры. Здесь нечем погасить огонь Сэм.