Кто они такие - читать онлайн книгу. Автор: Габриэл Краузе cтр.№ 51

Я рассмеялся.

То есть вы уже знаете, на что это похоже, вы были в Фелтеме, это вас не убило. Ума вам явно не занимать, но вам, возможно, придется париться на нарах. Читайте хорошие книги, добавил он.

«Преступление и наказание», сказал я.

Да, очень к месту, сказал он со смешком.

Или «Процесс», сказал я – мы незадолго до того читали его в универе.

Да, Кафку. Или, пожалуй, что-нибудь более покаянное, вроде «Путешествия пилигрима».

Или «Похождения повесы», сказал я, и он снова рассмеялся.

Я на самом деле слабо представлял, о чем «Похождения повесы», но знал, что это какая-то кондовая история про одного брателлу, жившего на широкую ногу, а в итоге все потерявшего и попавшего в тюрьму.

Мама с отцом были в отпуске в Италии, так что даже не узнали о моем процессе. Но Йинке я сообщил. Просто чувства – это такая паутина, в которую залетает твое сердце и не может выбраться. А затем приближается что-то большое и начинает медленно выедать тебя изнутри. После нескольких месяцев и нескольких писем мы снова стали встречаться. Когда я первый раз ее увидел через столько времени, мы пошли гулять в эту рощу в Хаунслоу. Я подарил ей розу, а потом пялил раком за деревом.

Каждый день я приходил в суд, одетый с иголочки. Надо понимать, как это работает, сейчас расскажу…

Весь твой вид должен говорить, что тебе не место на скамье подсудимых, что ты здесь по какому-то недоразумению. Первым делом ты должен быть в костюме и при галстуке. Я знаю массу чуваков, приходивших на суд в костюме с галстуком, но при этом на них была модная кепка или солнечные очки, или золотая цепочка поверх рубашки. Я даже видел братву, сверкавшую понтовыми браслетами и «Ролексами», и шелковыми рубашками от «Версаче», когда им вменяли сбыт наркотиков, и они намеревались возражать, что живут совсем по-другому, что им даже алименты платить нечем, да они и сами на пособие живут. У таких чуваков просто отсутствует здравый смысл. Они словно думают, что это кино. Нужно следить, чтобы не ляпнуть ничего на фене, когда отвечаешь со скамьи подсудимых, следить за своим произношением, говорить, как… понимаешь, о чем я. Не выглядеть таким бандитом, не внушать страх, ведь, в конечном счете, люди увидят то, что хотят увидеть. Так что я слегка отпускаю волосы и надеваю строгую синюю рубашку и черные брюки. Но врать не стану, я был в моих любимых черных с белым кедах «Эйр-макс», птушта решил, никто все равно не увидит моих ступней.

Я прихожу в суд с моим адвокатом около одиннадцати утра. Начинаются всевозможные обсуждения между ним и обвинением, все расхаживают в париках и черных мантиях, а мой юрисконсульт стоит в сторонке и молчит в тряпочку. Зуб даю, получить хорошего юрисконсульта – это миф. Взять моего первого консульта по этому делу, ПТП. Она ни разу даже не потрудилась прочитать материалы. Когда она меня спросила, не хочу ли я что-нибудь обсудить, я ей, а вы не заметили лажи в показаниях свидетеля, где меня называют светлокожим вест-индийцем с темными афроволосами? Для начала, я в той драке вообще не снимал ушастую кепку, так что каким, блядь, образом кто-то мог разглядеть мои волосы? Но еще более нелепо то, что меня описывают, как светлокожего вест-индийца. Типично расистская тема. Стоит им увидеть проявление агрессии и услышать феню, они сразу думают, что это черномазый. Я сталкиваюсь с таким дерьмом со стороны белых, сколько себя помню на дороге: наверно, я полукровка, наверно, я мулат, феды говорят, ты с Ямайки, что ли? Всякий раз при задержании стебутся над моим говором. А по сути, это отражает их инстинктивное неприятие всего, не похожего на них – на их поведение, быт, мышление. Так или иначе. Как такое, блядь, возможно, чтобы мой юрисконсульт имела под рукой свидетельские показания несколько месяцев и не обратила внимание на такую лажу? Полная хуйня. Вскоре после того заседания я сменил юрисконсульта.

Короче, входит судья, все встают, и тут оказывается, что потерпевший даже не явился для дачи показаний. Судья говорит, это просто смешно, это дело тянется уже больше полутора лет и никуда не движется, в интересах суда я больше не стану переносить заседание. Королевская уголовная прокуратура располагает еще каким-нибудь свидетельством? Адвокат обвинения говорит, больше никаких свидетельств, и судья говорит, я выношу оправдательный приговор, занесите в протокол, пусть обвиняемый встанет. Я такой, вах, быстро вы. Тогда встают две женщины в костюмах с кислыми физиономиями и говорят, мы из Службы пробации. Мистер Крауце постоянно нарушал порядок отбывания условного осуждения, не отмечался в инспекции и не выполнял общественных работ. Судья говорит, это крайне серьезные заявления, а затем объявляет обеденный перерыв в заседании.

Мне всегда было западло выполнять общественные работы. Тратить часы впустую с другими лохами – скажем прямо, если ты попался или облажался и получил общественные работы, ты, по большому счету, лох. Я не говорю, что это полная срань, но будем честны: серьезных преступников изолируют потому, что считают опасными для общества, угрозой существующему порядку. Но общественные работы – это пощечина. Ты – вредное насекомое. Ты не ходишь по струнке, как другие, так что вот тебе сто восемьдесят часов неоплачиваемой работы. Вот что я получаю за то, что ни разу не попался ни на чем серьезном. Я попадался чисто по глупости: ношение холодного оружия, хранение марихуаны или сопротивление при задержании.

Была, правда, одна работа, о которой вспоминать приятно, – у нас там был инспектором бывший полисмен. Он разрешал нам курить с утра косяки, пока читал газету, а потом вел нас в кино, птушта был накоротке с хозяином, и нас пускали бесплатно. Фильм заканчивался к обеду, и инспектор отпускал нас по домам, записывая всем по семь часов работы. Нам ни разу не пришлось красить перила или заниматься еще какой хренью.

Короче, я возвращаюсь после обеда в зал суда, инспекторы начинают зачитывать все мои нарушения, и судья говорит, суду ясно, что вы серьезно нарушили порядок отбывания условного осуждения, особенно с учетом шестимесячного условного срока, но сегодня уже поздно выносить вам приговор, так что я возвращаю вас под стражу, чтобы завтра вас доставили в суд.

Потом раз, и я в парилке, еду в ТЕВ Уондсворт. Затемненные окошки превращают летний вечер в пламенеющий сумрак, словно солнце превратилось в красного великана, которого я помню из книжки с картинками, читаной в детстве. Такое случается, когда умирает звезда – она расширяется и поглощает ближайшие планеты.

ТЕВ Уондсворт – Уонно – это старая викторианская тюрьма, темная, мрачная, монолитная; есть что-то суровое и грустное в этих краснокирпичных стенах и глухих окнах. Меня оформляют на стойке регистратуры.

Меня фотографируют, печатают фото и крепят на зеленую карточку: мой личный номер и что я собой представляю для них, а именно ХФ9367. Потом один здоровый дубак в фиолетовых резиновых перчатках проводит подсудимому ХФ9367 шмон с раздеванием за занавеской. Я раздеваюсь перед ним, и он говорит мне развернуться, подобрать яйца, присесть и покашлять, птушта, если ты что-то занычил, от кашля это обычно выпадает или высовывается. Мне хотя бы разрешают оставить мои шмотки, поскольку я еще под следствием. Один из дубаков дает мне постельную скатку, и меня ведут с другими новичками в корпус E, корпус первой ночевки.