Кто они такие - читать онлайн книгу. Автор: Габриэл Краузе cтр.№ 49

Возникает «Скорая». В закусочную входят санитары со словами, вы в порядке, хотите в больницу? Я такой, не. Они такие, что с вами случилось? Я, типа, упал, ага, я в порядке, в порядке. Они такие, но на вас явно напали, у вас может быть сотрясение. Я такой, не, у меня нет сотрясения, я на самом деле просто поскользнулся и ударился о стойку головой, это фигня, и они такие, так вы не хотите получить медицинскую помощь? Я такой, медицинскую помощь в чем? Отъебитесь, чуваки. Они выходят из закусочной, садятся в «Скорую» и уезжают. Буквально через двадцать секунд возникают феды. Заходят трое, говорят, мы слышали, на кого-то напала банда, это на вас напали? Я говорю, понятия не имею, о чем вы, я просто покупаю курицу с картошкой. Они говорят, почему тогда у вас голова в синяках? Я говорю, птушта навернулся, и они такие, а кровь на полу чья? Я такой, а я ебу, я тут ваще ни при чем. И они такие, так вы не хотите предъявлять обвинения? И я такой, накоси-выкуси. Они оставляют меня в покое и обращаются к другим посетителям, но все отмалчиваются, и они уходят.

Я проверяю запястье и вижу, что часов нет, а проведя языком по зубам, понимаю, что и грилзы пропали – наверно, выпали изо рта во время драки, и кто-то их тоже забрал, – и меня реально колбасит. Больше всего угнетает именно потеря грилзов. Я опираюсь о стойку и говорю, эй, хозяин, дай-ка мне другую курицу с картошкой – первая, что я заказал, рассыпалась по полу. Мне делают свежую порцию за счет заведения. В закусочных такое дерьмо случается все время – они просто вытирают с пола кровь и дальше обслуживают посетителей.

Я выхожу на улицу с Дарио, а там никого, все попрятались. Мы идем назад, к дому на Латимер-роуд, и все, о чем я могу думать, это как отомщу им, невзирая ни на что. Моя жажда мести – это темнейший угол ночи.

Позже мы с Дарио зависаем на лестнице в этом доме, курим косяк, и я отъезжаю, чувствуя, как гнев корежит меня. Дарио такой, братан, ты ответил им, как ганста, ты пиздился, как бешеный, поверь мне, ты им ответил. Я ему, зуб даю, на меня набросились чуваков десять, а Дарио, какое десять – двенадцать минимум. Дарио говорит, Снупз, я-то рамсил на улице с Токсиком и вдруг вижу, из двери вылетает Крутой Флюид с разбитой губой, плюет кровью на асфальт, сам еле на ногах стоит, тогда я смотрю в витрину, а там они прессуют тебя, ага, а я ему, не надо было мне загонять шокер этому филиппинцу, надо было оставить, но так есть хотелось, курицы захотел с картошкой.

Все, о чем я могу думать, это месть. Это узел у меня в груди, и мои мысли затягивают его все туже. Готти пошел бы со мной, но он наебал меня. Мракобес ебучий. Не, чувак, это дерьмо реально гложет мне сердце. Я набираю своему корешу, Флипзу, типа, йо, братан, на меня только что наехала целая орава в Гроуве, и он такой, вах, браток, я с тобой, дай знать, как будешь готов, но этой ночью он не на районе, а подъехать не на чем. Я набираю еще паре голов, но все они недоступны. Шов отдыхает с семьей в Доминике до конца лета, так что ему и звонить бесполезно. Рекс точно прикатил бы на мотике со стволом и уложил бы как минимум одного из них за меня, но он в тюрьме. И Себ в тюрьме. Еще пара чуваков, моих знакомых, тоже за решеткой. Я возвращаюсь в Южный Килли.

Все на хате у Пучка сочувствуют мне, типа, хлопают по спине и все такое, дают мне шишки забить косяк, спрашивают, не сходить зачем в магаз, но никто не говорит, идем сейчас же в Гроув. Я нихуя не хочу из магаза. Я хочу, чтобы братва пошла со мной и уделала этих фуфелов, наехавших на меня. Я ухожу в комнату Мэйзи и не показываюсь оттуда весь вечер, так как не хочу видеть ничьих лиц, типа, ну вас нахуй со своими шишками и прочим дерьмом, хотя от шишек я не отказываюсь, птушта иначе не засну. Я знаю, Мэйзи пойдет со мной, если я достану коня и волыну, так что, закурив косяк, я обзваниваю всех, кого могу, чтобы достать ствол. Как же мне хочется, чтобы у меня была «Звезда-9». Я завалю этого Крутого Флюида, без вопросов, спущу с него шкуру – сделаю все в точности, как учил Недобрый, – и ничего мне за это не будет.

Я набираю Йинке. Она отвечает, и я сразу ей рассказываю, что случилось. Я понимаю, что ей еще не все равно, но в ее голосе такая отстраненность, грозящая равнодушием. Она начинает задавать вопросы, типа, хочет знать все подробности, и я ей все рассказываю, но потом останавливаюсь и говорю, Чудо, поедем в отель на ночь, а она мне, Габриэл – даже не называет меня Чудо или еще как, а мое имя произносит так жестко и неестественно, что мне неприятно его звучание у нее во рту, – мы даже уже не вместе, я не поеду с тобой в отель. Я говорю, шозахуйня, меня только что отделали, как ты можешь быть такой бесчувственной? Она говорит, я не бесчувственная, я защищаю себя. Молчание, словно шарф, уносимый ветром. А затем, ты можешь заглянуть ко мне в следующий четверг, когда я приду с работы, если хочешь поговорить. Я кладу трубку.

У меня стучит в голове, и я замечаю, что почти докурил косяк, так что начинаю забивать новый, но руки так дрожат, что я просыпаю дурь на пол комнаты Мэйзи и кричу, какого хуя, и Мэйзи заходит и говорит, что такое, Снупи, а я говорю, братан, меня пиздец как колбасит, и он говорит, чувствуй себя как дома, братец, моя комната – твоя комната, и я говорю, за это я люблю тебя, брат. Я опускаю взгляд на грудь и, клянусь, вижу, как ребра над самым сердцем реально приподнимаются с каждым ударом сердца – бум-бум-бум – и, клянусь, оно не должно биться так быстро, и я чую, словно что-то ворочается у меня в животе, и хочу избавиться от этого.

Я просыпаюсь дико рано, на диване в комнате Мэйзи, и смотрю, как за окном восходит солнце, снимая шелуху вчерашнего дня. Плечи болят, и заснуть не получается. Я сажусь, поднимаю с пола свою «Аву» и замечаю хренову тучу затиров и царапин на кожаных рукавах и воротнике. Словно только что она была новой и вдруг стала старой. Нужно завалить того брателлу. Мне нужно… Йо, Мэйз, я сваливаю, говорю я, и Мэйзи бормочет с кровати в другом конце комнаты, порядок, Снупз, и перекатывается на другой бок.

Я иду в родительский дом, взять чистых шмоток. Когда я прихожу туда, тата уже ушел на работу, а мама в ванной, складывает одежду на плетеном стуле. Я захожу в ванную и говорю, привет, мама. Я ее не обнимаю, ничего такого. Я так давно не делал этого, что это кажется чем-то неестественным, трудным – легче сохранять дистанцию между нами, чем пытаться ее преодолеть. Она смотрит на мой лоб. Что с тобой случилось? – говорит она. На меня напали десять человек в куриной закусочной в Лэдбрук-гроув, говорю ей. Она все смотрит на мой лоб, ничего не говоря, держа в правой руке черную футболку. Пальцы у нее рыжие – от краски для волос. Затем она начинает складывать футболку и говорит, почему ты не убежал? Я готов сказать ей, что нельзя убегать, когда кто-то хочет унизить тебя, но вместо этого говорю другую правду, а именно, что меня окружили, и деваться было некуда. Она заканчивает складывать футболку, кладет ее на стопку одежды и берет очередную тряпку. Я жду, чтобы она сказала что-то еще – я хочу, чтобы она сказала что-то еще, – и не дожидаюсь, так что говорю, я возьму вещи из своей комнаты, а она продолжает складывать одежду, не глядя на меня. Я смотрю в зеркало в ванной, на мамино отражение. Она выглядит сутулой и маленькой, и тогда я чувствую, как внешний мир исчезает, и быстро поднимаюсь к себе в комнату, забрать одежду и последние лавэ. Когда я готов идти, я стою в прихожей, омытый тенью, птушта лампочка в коридоре перегорела, а окон там нет. Я говорю, я пойду, мама, и она говорит, о’кей, пока, плоским голосом, не выходя из ванной, и мне слышно, как скрипит плетеный стул, когда мама кладет очередную одежду поверх стопки. Я направляюсь назад, в ЮК.