Земли обетованные - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Мишель Генассия cтр.№ 96

Поселившись с Франком, Розетта обнаружила одну его особенность, которая была ей до сих пор неизвестна. Да и как она могла о ней знать, не живя с ним? Франку требовалось немало времени, чтобы заснуть, и он до трех-четырех часов утра читал свои русские книги, прежде чем забыться тревожным сном. Ему часто снились кошмары. Он вскрикивал и просыпался с бьющимся сердцем, искаженным лицом, дрожащими губами, испариной на лбу. В первый раз он сказал: «Чепуха, мне приснился дурной сон, прости, что разбудил». Конечно, у него бывали и спокойные ночи, но не чаще двух раз в неделю; а один и тот же кошмар снился ему постоянно; он терял силы и все больше замыкался в себе. «Поговори со мной, – убеждала его Розетта, – тебе станет легче». Но Франк не хотел изливать душу.

Ни за что на свете.

В конце концов он нашел средство – но не психотропное: он прижимался к Розетте. Пристроившись к ней, он успокаивался и засыпал на несколько часов. А Розетте нравилось, что этот мужчина, которого она не любила обнимать, забывается сном, прижавшись к ее спине. Но стоило ему отодвинуться, как на него сразу набрасывались призраки прошлого. Однажды ночью измученный Франк рассказал Розетте свой чудовищный сон. В парижском метро беременная женщина, лица которой он не успел разглядеть, бросилась под поезд. Он слышал ее крики, его забрызгало кровью этой несчастной и ее ребенка. Такая сцена повторялась снова и снова. Без конца. С небольшими вариациями. Женщина смотрела на него пустыми глазницами и, улыбаясь, бросалась в пустоту. Или она хватала его за руку и тянула за собой, и ему приходилось вырываться. Иногда в последний момент он сам вдруг сталкивал ее вниз. Франк закрывал глаза руками, но все равно видел ее; затыкал уши, но все равно слышал ее крик. Неизвестная со станции «Корвисар» не переставала его мучить. Розетта предложила обратиться за помощью к психотерапевту, но Франк категорически отверг этот вариант – он был марксистом, материалистом, считал учение Фрейда (которое бесповоротно заклеймил Ленин) «мелкобуржуазным» и вообще ни секунды в него не верил и не хотел терять времени на этот вздор. Тем более что в Алжире не осталось ни одного психоаналитика: все они отплыли во Францию, чтобы анализировать французов, а уж там работы было навалом. Оставалась Розетта: она обнимала его, гладила по лицу и баюкала, как ребенка; тепло ее нежного тела, приникшего к нему, оказывалось куда действеннее, чем весь психоанализ в мире.

И Франк наконец засыпал.

Розетта не занималась стряпней, и это создавало проблему для семейных трапез. Днем каждый обедал в ресторане или столовой, но вечером все собирались на кухне, и Розетта говорила: «Иди сюда, Шарли, я научу тебя готовить ужин, в этом нет ничего сложного. Ты ставишь кастрюлю с водой на огонь, а когда вода закипит, бросаешь туда макароны; засекаешь время – три минуты, не больше, иначе они превратятся в кашу. Такое любят французы, но у меня дома, в Италии, макароны едят «аль денте», немного твердоватые. Пока они варятся, ты разогреваешь томатный соус на сковородке и кладешь в него все, что хочешь: зелень, оливки, каперсы, мясной фарш, креветки, козий сыр, колбаски мергез, грибы, сливки. Не все одновременно, конечно. А то, что есть под рукой. Потом быстро сливаешь воду с макарон, ставишь их на сильный огонь, и через минуту можно подавать. Ты понял? Если бы у нас был пармезан, но в этой дикой стране…

Никто не смог бы ответить на вопрос: что заставило Шарли повзрослеть за последние два года и почти догнать по росту и весу своих сверстников. В чем была причина: в размеренной жизни практически нормальной семьи (по крайней мере, так она выглядела со стороны); в чуть ли не ежедневных макаронах с томатным соусом, тефтелями, сливками и сыром; в любви Розетты к этому мальчику; в естественном, просто немного задержавшемся развитии подросткового организма; или в каждом из этих факторов в пропорции, которую Люсьен, время от времени приходивший к ним на семейные ужины, не мог определить точно, говоря: «Конечно, медицина пока бессильна ответить на все вопросы. Я съел бы еще немного пасташутты, как жалко, что нет пармезана!» Вполне вероятно, что эти перемены в развитии Шарли подчинялись законам эволюции, настоятельной потребности защитить себя и выжить при драках на школьном дворе с теми, кто сильнее, кто любит издеваться над самыми беззащитными, особенно если они – дети харки, которых все ненавидят.

Откуда эти негодяи узнали о его семье? Наверно, по случайной или умышленной неосмотрительности учителя. Тем не менее жизнь Шарли скоро превратилась в ад – сплошные стычки, нападения, плевки и оскорбления. Он мог бы открыться Франку. Он знал, что тот – правая рука одного важного министра, что он лично общался с президентом в то время, когда его работа была связана с поездками за границу; что ему достаточно пошевелить пальцем, чтобы эти скоты присмирели. Но Шарли не стал ябедничать – ему казалось, что такова судьба и с ней бесполезно бороться. Он сам виноват, что родился в семье предателя своей страны, и обречен нести всю свою жизнь наказание за эту вину. Шарли не злился на своих мучителей, он все понимал: на их месте он действовал бы точно так же, потому что сыновья должны отвечать за отцов.

Единственным человеком, который знал о беде Шарли, был Хасан. Он не питал иллюзий насчет этого покупателя, но Шарли вел себя безупречно; Франк без возражений оплачивал счета, которые Хасан выставлял ему в конце месяца (малость раздутые, конечно, но ведь и времена нынче тяжелые!); а спустя какое-то время Хасан и вовсе забыл о своей обиде на Шарли. Когда тот приходил за провизией – взъерошенный, исцарапанный, с горящими щеками и ссадинами на коленках, торговец воздерживался от расспросов, – Шарли наверняка ответил бы, что поскользнулся на одной из лестниц улицы Рамп Валле. Хасан доставал аптечку, промывал ссадины перекисью водорода, накладывал заживляющую мазь, а потом угощал Шарли мятным чаем, который они пили, сидя бок о бок, как два старинных друга, понимающие друг друга без слов. Как-то раз, обрабатывая раны Шарли, Хасан сказал: «Знаешь, а я ведь мозабит ^[186] и бербер, так что не понаслышке знаю, что такое травля и ненависть в этой стране; если захочешь поговорить, я к твоим услугам, друг мой».

Благодаря заботе Хасана Франк и Розетта, поглощенные своей работой, даже не подозревали, что Шарли стал объектом травли, тем более что тот рассказывал, предупреждая неприятные вопросы:

– Мы сегодня играли в футбол, матч был круче некуда; я стоял на воротах и здорово приложился, когда брал мяч, но все равно доволен: наши выиграли благодаря мне!

А два месяца спустя, за ужином, Шарли, сидевший над тарелкой спагетти с тефтелями и эстрагоном, вдруг отложил вилку и объявил:

– Я больше не хочу ходить в школу.

– Почему? – спросила Розетта. – Тебе вроде там нравилось.

– Мне скучно. Я уже умею читать и писать, этого достаточно. Хочу получить какую-нибудь профессию. Могу работать с тобой на стройке.

– Есть профессии получше, чем рабочий на стройке. Это физически тяжело и плохо оплачивается.

– Ну, тогда буду делать что-нибудь другое, но в школу я больше не пойду.