Игорь лег в кровать. Но заснуть не мог. Дамба, которую он возводил годами, оказалась хрупкой и дала трещину. Он повернулся на бок, потом на другой, встал, выпил стакан воды, снова лег, снова встал, оделся и вышел из дома. Было четыре часа утра. От ходьбы по безлюдным улицам Хайфы стало легче; на небе поблескивали звезды, в воздухе чувствовалась свежесть морского бриза. Ему понадобился час, чтобы попасть наверх, в квартал Бахай, к дому Ильи. Он поднялся на третий этаж, несколько раз нажал кнопку звонка, постучал в дверь. Через пару минут дверь открылась, и Илья в одних пижамных штанах, взъерошенный и сонный, уставился на Игоря.
– Я согласен.
* * *
Записка Ильи Карова Ноа Леванону
Вторник, 4 апреля 1967 г.
Учитывая срочность, пишу этот текст от руки и оставлю его у тебя в кабинете, извини за ошибки.
Я звонил тебе сегодня утром, но твоя секретарша сказала, что ты уехал и будешь только завтра. После вчерашнего ужина, на котором Игорь Маркиш сообщил нам о своем отказе, я сильно удивился, увидев его в пять утра на пороге своей квартиры. Он передумал и жалеет о своем импульсивном поведении; мы вели себя слишком напористо, надо было больше с ним беседовать. Он поразмыслил и пришел к выводу, что это прекрасный масштабный проект. И выразился так: «Игра стоит свеч».
Мы разговаривали два часа. Я разделил людей, с которыми он когда-то был связан в России, на три категории: близкие друзья, хорошие приятели и дальние знакомые. Я сравню эти данные с нашими, на их основе составлю список людей, с которыми он будет вступать в контакт в синагоге, и сообщу, какой информацией следует с ними делиться – в зависимости от уровня надежности, который мы определим. Во время своих визитов в больницу он сможет контактировать с теми, кто не религиозен, но поддается влиянию.
Поскольку мы ничего с тобой заранее не согласовывали, я о многом упомянул лишь в общих чертах; ничего не сказал ни о ходе операции, ни о ее материальном обеспечении, ни о той легенде, которую мы ему подготовим. Напротив, я подчеркнул, что мы находимся на этапе разработки, а окончательное решение будет приниматься на более высоком уровне. Нам дадут зеленый свет лишь в том случае, если мы подтвердим, что риск минимален. И тогда операцию следует провести в короткие сроки, но перед этим потребуется несколько недель для подготовки и полная изоляция. Я подчеркнул, что для гарантии безопасности самого Игоря и наших агентов необходимо прекратить все контакты и ни с кем не сближаться во время выполнения задания.
Учитывая все, что мы знаем об Игоре Маркише, я прихожу к выводу, что он идеально подходит на роль агента влияния, которого мы ищем: говорит по-русски, инстинктивно не доверяет советским людям, всегда настороже; его знают члены общины, на которых мы рассчитываем, он согласен пойти на риск, а главное, он одинок, у него нет здесь ни семьи, ни друзей, и никто не потребует расследования, если операция провалится. Я упомянул его жену и детей, но Игорь ответил, что он перевернул эту страницу своей жизни; о том, чтобы увидеться с ними в Ленинграде, не может быть и речи – для него это слишком опасно.
Позвони мне как можно скорее, нам нужно срочно принять решение.
* * *
От детей часто бывает неожиданная польза – они мирят супружеские пары, которые без них уже давно бы расстались. Розетта с Франком были отныне просто парой, без всякой подоплеки: они забыли о том, что не любят друг друга, и это благодаря ребенку, нежданно-негаданно появившемуся в их жизни. Когда Франк узнал, что Шарли начал работать у Хасана, он разозлился и упрекнул торговца в том, что он нанял мальчика, не спросив его, Франка, согласия: «Тебе не кажется, что Шарли нашел бы вариант получше, чем стать бакалейщиком?»
Хасана обидело это замечание, он обвинил Франка в неблагодарности и напомнил, что еще совсем недавно он был рад, когда его самого взяли на работу в лавку: «Алжир может обойтись без таких людей, как ты, но без бакалейщиков – никак».
Прошло уже несколько дней, а Франк и Розетта еще не решили, как поступить с мальчиком. В это время Франк вел тяжелые переговоры с одной международной торговой компанией, расположенной в Тулузе, проводил по десять деловых встреч в день, звонил по телефону или ждал телефонных звонков, жизненно важных для страны, и поэтому, недолго думая, сделал Шарли предложение: он будет ему платить, чтобы тот продолжал учиться.
Зарплату. Каждый месяц.
– Mio Dio, fa paura!
[188] – воскликнула Розетта. – Ты с ума сошел! Детям не платят.
Сначала Шарли колебался, удивленный таким предложением, и тогда Франк увеличил сумму. Хасан посоветовал мальчику принять предложение – не каждый день подворачивается такая возможность.
– А потом, если я поступлю в лицей, чем я буду заниматься?
– Будешь учиться той специальности, которая тебе интересна.
– Это глупо. Я хочу быть бакалейщиком. Мне хорошо с Хасаном; работы у него много, но он добрый, и мы часто садимся поболтать, выпить чаю, посмеяться.
Франк уже собирался возразить: «Нет, ты продолжишь учебу, бакалейщик – это несерьезная профессия, никаких перспектив; вкалываешь за гроши, клиенты за твоей спиной тебя обкрадывают; а с дипломом в кармане ты сможешь путешествовать, купить „мерседес“ и… ну, не знаю… – заниматься политикой, вести красивую жизнь». Но тут вмешалась Розетта. И решительно заявила:
– Отстань от него! Что тебе, в конце концов, надо? Ты кем себя возомнил? Тоже мне – учитель жизни! Оставь его в покое!..
И Франк отступил, увидев по ее потемневшим, почти черным глазам и по дрожащим губам, что она не шутит. Он предпочел сохранить мир – хотя и довольно хрупкий, – чтобы не остаться в одиночестве, наедине со своими сожалениями.
– Ладно, Шарли, делай, что хочешь, мне все равно. Но не приходи потом жаловаться на то, что у тебя паршивая жизнь.
Это столкновение могло остаться без последствий, но одно все-таки было: связь между Шарли и Розеттой укрепилась. Раз она встала на его сторону и так решительно защищала его, мальчик сделал простой вывод: «Он меня не понимает, а она любит».
В начале июля Розетта объявила, что едет в Рим. Три года она работала, не покладая рук, и накопила шесть недель оплачиваемого отпуска: ей давно уже хотелось навестить мать и всю родню. В какой-то миг Франк представил, что поедет вместе с ней, но работы было непочатый край, а угроза ареста висела над ним, как дамоклов меч. Но хотя Италия являлась членом Общего рынка
[189], Франку, возможно, удалось бы воспользоваться дипломатическим паспортом, чтобы прокатиться в Рим. Но он предпочел отказаться. И потом, кто-то должен присматривать за Шарли. Перед отъездом Розетта прочитала Франку лекцию – что можно делать, а чего нельзя. И тут только он понял, что, несмотря на свои великие принципы, работу и помощницу, которая им кое-что готовила, Розетта занималась всем остальным: покупками, питанием, стиркой, глажкой, уборкой. Он пообещал ей, что будет делать все то же самое, ну или почти все, и не понял, почему она при этих словах закатила глаза. Утром перед отъездом Розетта отвела Шарли в сторону и попросила его позаботиться о Франке: «Видишь, он совершенно не приспособлен к быту».