Итак, мужчины остались вдвоем. Как и прежде. Франк уезжал рано, работал даже в выходные, так что в конечном счете скорее Шарли заботился о Франке, а не наоборот. Он стирал и гладил его рубашки, каждый вечер чистил его ботинки, следил, чтобы в холодильнике всегда была еда, разогревал ужин, когда Франк поздно возвращался из министерства. Розетта прислала им цветную открытку с гладиатором и мурмиллоном
[190], гордо позирующими на фоне Колизея. На открытке она наспех нацарапала несколько ласковых слов, но Шарли больше взволновали, буквально ошеломили два грозных гладиатора. Франк воспользовался этим, чтобы немного рассказать Шарли об истории Рима, Цезаре и гладиаторских боях: «Понимаешь, это было две тысячи лет назад, и мы их наследники». Но Шарли было трудно представить себе другую цивилизацию.
Как описать две тысячи лет? А римлян?
Желая доказать ему, что это не вранье и не пустая болтовня, в четверг Франк повез Шарли в Типазу – место в шестидесяти километрах от столицы, – чтобы показать ему руины древнего города, сохранившиеся на безлюдных равнинах. Для них обоих это стало открытием. Они оказались совершенно одни в этом фантастическом месте, где не было ни гидов, ни смотрителей, ни туристов. Мимо них прошмыгнул только рыжий кот. Франк примерно определил их местонахождение, глядя на выцветшую фреску с полустертой географической картой.
Насколько хватало глаз, здесь тянулись ряды колонн, лежали опрокинутые каменные глыбы и развалившиеся низкие стены, торчали припорошенные пылью кусты; под ногами у них простиралось море голубого барвинка, а над ними – голубое небо; так и чудилось, что развалины, подобно древним драгоценностям, заключены в голубой футляр. Вспомнив лицейские годы, Франк в соответствующей исторической атмосфере прочел Шарли курс о вдохновенных зодчих и грозных солдатах былых веков. Они искали среди беспорядочно разбросанных каменных глыб остатки стены Адриана
[191] и нашли часть крепостного вала, которая вполне могла ею быть; потом отважились выйти на открытое пространство, продуваемое всеми ветрами, где еще остались основания стен, обезглавленные колонны, иллюзорные аркады (дуги которых только угадывались), а на разоренных саркофагах все еще виднелись фрагменты мозаики. Нужно было напрячь воображение и представить, что здесь, на этой занесенной песком и усыпанной камнями земле, стояла базилика. Они сели на гладкие блестящие ступеньки античного амфитеатра, который заполонила буйная растительность; их сразу же убаюкал стрекот цикад, и, опьяненные горьковатым ароматом полыни, они ощутили, подобно каждому приходившему сюда, мистическую принадлежность к этому исчезнувшему миру, чувство, что они по-своему являются его продолжателями. Трудно было представить себе, что на эти трибуны стекались пять тысяч человек ради театрализованных зрелищ; что люди приходили на религиозные церемонии в этих двух церквях, от которых остались только руины.
– Вот они все здесь, эти две тысячи лет. По крайней мере, что-то от них сохранилось.
Франк когда-то читал великолепный текст о Типазе.
– Попробую найти его в городской библиотеке.
– А почему сейчас это место заброшено? – спросил Шарли.
– У правительства есть дела поважнее. Ему нужно заниматься живыми.
На обратном пути оба молчали, каждый думал о своем.
– Скажи, Франк, а Розетта вернется? Она нас не бросит?
– Откуда такие мысли? Она вернется через неделю.
Франк улыбнулся ему и хлопнул по плечу. Два дня спустя он купил книжку по римской истории с картинками и фотографиями, но, когда захотел отдать ее Шáрли, оказалось, что его комната пуста. Он пошел к Хасану, но и тот был очень удивлен.
– Не знаю, где он. Я очень им доволен. У него всегда новые идеи. Думаю, через два-три года я оставлю торговлю – хорошо бы он взял дело в свои руки. Вам я предоставлю хорошую скидку. Ведь вы мне как родные.
– Это будет сложно: у него нет денег, а я на госслужбе.
Франк долго ждал Шарли и, не дождавшись, был вынужден ужинать без него, потом он лег спать, но ночью проснулся – Шарли по-прежнему не было.
Наступило утро, а Франк так и не придумал, что делать. Идти в полицию? Он решил подождать еще. Вернувшись с работы, он застал Шарли на кухне за приготовлением ужина.
– Ты должен был меня предупредить, я волновался, в твоем возрасте нужно ночевать дома!
– Я волен делать все, что хочу, я тебе не сын, а ты мне не отец и не имеешь права мне приказывать.
Спор разрастался, Франк почувствовал, что выходит из себя: он схватил Шарли за шиворот и еле удержался, чтобы не влепить ему пощечину; тот высвободился и ушел, хлопнув дверью. Франк слышал, как он вернулся в три часа ночи. Шарли перестал с ним разговаривать. И тщетно Франк спрашивал: «Почему ты на меня злишься? Я все делаю ради твоего блага». Парень больше не отвечал на его вопросы: он вставал из-за стола, брал тарелку и уходил в свою комнату. Розетта вернулась в назначенное время, в восторге от своей поездки в Рим, дав себе обещание возвращаться туда каждый год; она привезла им обоим по красному джемперу, связанному «косичкой», с треугольным вырезом, а еще большой кусок пармезана.
– Ну, как вы тут жили без меня?
– Не очень хорошо, – ответил Франк, – у нас сложная история отношений.
– Если она несложная, то это не история.
В понедельник, 29 мая 1967 года, поздним утром в московский аэропорт Шереметьево прибыл из Вены рейсом «Аэрофлота» доктор Андрей Альтман. В Москве он пересел на другой самолет и через три часа оказался в ленинградском аэропорту Пулково. На паспортном контроле он терпеливо ждал своей очереди, держа наготове визу и израильский паспорт, который свидетельствовал о его многочисленных заграничных поездках в качестве врача. Как и остальные пассажиры, он прошел все таможенные формальности, в том числе и тщательный осмотр содержимого его чемодана, в котором не было никаких подозрительных предметов, если не считать фотоаппарата «кодак» с пятью катушками пленки по двенадцать кадров в каждой и фотовспышкой для ночной съемки. Он поделился с офицером надеждой на то, что его миссия в Боткинской больнице оставит ему время на осмотр города и его достопримечательностей, которые он совсем не знает, и позволит увезти некоторые воспоминания на глянцевой бумаге. Комитет по встрече из пяти человек во главе с профессором Мосиным приветствовал Андрея Альтмана похлопываниями по плечу и объятиями. И вновь прибывший внезапно ощутил давно позабытое человеческое тепло.
Три деревянных ящика общим весом восемьсот шестьдесят три килограмма, которые привез с собой Альтман, были выгружены с соблюдением исключительных мер предосторожности. На последнем таможенном контроле служащий не хотел ставить штамп на сопроводительную ведомость, так как один прибор, ультразвуковой аппарат, не указали в декларации, и не существовало кода, который можно было бы ему присвоить. Профессор Мосин попытался ему объяснить: «Естественно, вы не найдете для него кода, ведь это совершенно новый, можно сказать, революционный прибор. В мире сейчас есть всего десяток экземпляров; и больница „Ихилов“ в Тель-Авиве, в лице доктора Альтмана, которого вы видите, щедро дарит его Боткинской больнице в знак солидарности и дружбы наших двух народов с целью продвижения медицинских исследований. Это исключительный шанс для нашей страны – возможность воспользоваться таким изобретением, – разрешение на его ввоз подписал лично министр здравоохранения Борис Петровский». Женщина с кудрявыми седыми волосами порылась в портфеле, достала необходимые справки и передала их профессору, который в свою очередь вручил их офицеру. Тот внимательно просмотрел все бумаги, так же как и его коллега, и проштамповал ведомость. Ящики перенесли в грузовик и тщательно укрепили. Профессор пригласил Альтмана в свой бежевый «москвич», и они тронулись в путь; за ними следовала машина с сотрудниками и грузовик с приборами.