Земли обетованные - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Мишель Генассия cтр.№ 46

Мало-помалу приятели начали клевать носом, задремывать, отвалившись от стола, и только Люсьен с Франком продолжали беседовать, хотя у парижанина слегка мутилось в голове – они явно выпили больше, чем нужно; правда, Люсьен, как все бывшие студенты-медики, был способен пить всю ночь напролет, а потом, подремав часок в кресле, бодро начать новый рабочий день. Однако этот новый день не будет похож на обычный. Этот четверг, 5 июля 1962 года, станет долгожданным днем независимости Алжира, которой так препятствовала Франция и за которую отдали жизнь четыреста тысяч мужчин и женщин, а миллионы других навсегда сохранили в душе неизбывную боль.

В пятом часу утра Марко сварил им эспрессо покрепче, каждый выпил по паре чашек, и Люсьен предложил поехать в «Майо» за Аннет, у которой кончалось дежурство. Они вышли всей компанией в двенадцать человек. На востоке медленно светлело, скоро над Алжиром должно было взойти первое солнце свободы. Они сели на серый песок пляжа и стали молча ждать; у Франка кончились сигареты, Люсьен бросил ему свою пачку «светлых» и зажигалку, и Франк поделился ими с новыми друзьями. Над мысом Эль-Марса появилась крошечная пунцовая точка, она ширилась, принимала оранжевый оттенок, медленно разгоняла ночной сумрак и в пять часов тридцать три минуты превратилась в первый солнечный луч. Этот нарождавшийся, независимый посланец солнца потряс их. Они вскочили на ноги, чтобы торжественно встретить первый день свободы; они радостно переглядывались, словно переживали уникальный момент, о котором потом будут рассказывать внукам. Софи – преподаватель математики, вовсе не отличавшаяся бурным темпераментом, – вскричала: «Да здравствует свобода!» И радостно запрыгала, размахивая руками, как ребенок, а другие последовали ее примеру. В небе не было ни одного облачка. День обещал был великолепным. Они прошли пешком по приморскому бульвару до самого госпиталя «Майо», подождали в близлежащем сквере.

«Зеленые береты» с автоматами охраняли вход в военный госпиталь. Это был первый день независимости, но в силу Эвианских соглашений ^[97] французским солдатам было приказано еще несколько лет оставаться в Алжире. Аннет вместе с двумя другими медсестрами появилась в четверть седьмого, и вся компания подошла к ней. Она бросилась в объятия Люсьена, он представил ей Франка. Аннет, утомленная шестнадцатичасовым дежурством, хотела поехать домой и отоспаться, но Люсьен не отпускал ее, и она уступила. Они зашагали по улице Рошамбо, пересекли безлюдный Баб-эль-Уэд. Она спросила Франка, что он думает о нынешней ситуации. Но тут же заговорила сама, не дав ему ответить. В госпитале она слышала весьма пессимистичные разговоры офицеров – те ожидали кровавой резни; в алжирском порту и в аэропорту Мезон-Бланш, оставшихся под контролем французов, была усилена охрана, чтобы обеспечить безопасность уезжавших.

Аннет сказала, что тоже хотела уехать: в Туре у нее есть родные, но Люсьен категорически против, вот она и осталась, хотя ей страшно. Люсьен насмехался над ее боязнью: не переживай, война кончена, черные дни уже позади, мы начинаем жить с нуля!

Какое-то кафе напротив парка Маренго открылось для посетителей, и Франк заслужил всеобщее одобрение, пригласив своих новых знакомых на завтрак. Хозяин встретил их радушно – они стали его первыми клиентами, а ему очень не хотелось бросать свое кафе и удирать, поджав хвост. Он объявил, что политикой не занимается, ладит со всеми вокруг и хочет только одного: чтобы его оставили в покое; после чего подал им большие тартинки с маслом и клубничным джемом. Здесь Франк успел разговориться с Сержем, агрономом по профессии.

– Наша страна велика и богата, – сказал тот, – наклонись, сунь в землю семечко, и не успеешь оглянуться, как вырастет апельсиновое дерево, только засучи рукава да собирай плоды, понимаешь?

Около девяти утра они услышали непонятный гул. Софи выскочила на улицу – узнать, что происходит, – и вернулась с восторженным криком:

– Идите скорей, посмотрите, это невероятно!

Возникшие неизвестно откуда – с окрестных холмов, из предместий, из Касбы ^[98] – тысячи, десятки тысяч алжирцев, доселе невидимых, изгоняемых из столицы, заполонили городские улицы, празднуя свою независимость, размахивая бесчисленными бело-зелеными знаменами; проходящие машины и грузовики оглушительно гудели, женщины пели и танцевали с незнакомыми людьми, мужчины плакали от радости, дети шныряли между взрослыми; это невиданное доселе всенародное ликование – с воплями «ю-ю» ^[99], криками счастья, треском петард, нежданными примирениями между враждовавшими общинами, объятиями и смехом – чем-то напоминало безумный восторг Освобождения ^[100]; праздник не утихал до позднего вечера. Их группу разъединила толпа; они еще никогда не видели, чтобы алжирцы так радовались французам. Аннет не верила своим глазам: ее обнимали незнакомые арабы, она даже представить себе не могла возможность такого братания. Люсьен был в полном восторге: «Вот видишь, я же тебе говорил, это заря нового мира!» Они потеряли из вида Франка, а он провел вторую половину дня на газоне битком набитого стадиона, где народ праздновал свою вновь обретенную независимость.

Назавтра Франк проснулся только к полудню, солнце уже сияло вовсю. Он еще немного повалялся в постели, подремывая, почитывая Базена, размышляя над бунтовскими словами Фуко: «Когда правительство допускает преступную несправедливость по отношению к тем, за кого мы в какой-то мере несем ответственность, следует ему объявить об этом, ибо мы не имеем права быть „спящими часовыми“, „бессловесными псами“, „равнодушными пастырями“…» Потом он принял душ и начал варить кофе, как вдруг в дверь позвонили. Это был Люсьен – бледный, с распахнутым воротом рубашки и свисавшей бабочкой.

– Ты радио слушал? – пробормотал он.

– А что случилось?.. Хочешь кофе?

Люсьен прошел за Франком в кухню, выходившую окнами во двор, присел к столу, накрытому клеенкой, разрисованной мимозами. Франк налил кофе в две большие чашки.

– Молока нет, но я тут обнаружил тосты и айвовый джем.

– А чего-нибудь покрепче кофе у тебя не найдется?

Франк порылся в кухонных шкафах, вынул бутылку.

– Вот… только кирш ^[101].