У Павла начался тяжелый период, он совсем потерял сон. Прежде он недолго читал, перед тем как лечь, и после этого засыпал, хотя спал урывками и часто просыпался. Теперь, стоило ему присесть на табурет, как он мгновенно проваливался в сон, а очнувшись, обнаруживал, что сидит, уткнувшись лбом в столешницу. Каждую ночь его преследовало одно и то же видение: он шел по лесу, вдыхая запах сосен, слушая пение соловьев, как вдруг до него доносился женский голос, зовущий его прошлым именем: «Франк!» Он озирался, шел на звук этого голоса, перешагивал через поваленные деревья, взбирался на холмы, спускался с них, переходил вброд реки, но женщина оставалась невидимой. Иногда он слышал шаги за спиной: быстро оборачивался, но успевал увидеть только грациозную фигуру в бежевом плаще, которая тут же пряталась за деревом; он бежал за ней, бежал до изнеможения, но все было напрасно. Внезапно голос доносился сзади; он поворачивал обратно – голос замолкал; он выбивался из сил от этого бега, но еще больше оттого, что гнался за призраком. А когда он садился на пень передохнуть, женщина бросала в него камни, но он не видел, как она их бросает: они летели, один за другим, откуда-то из чащи и с силой ударяли его в грудь. Ему было больно. В растерянности он поворачивал назад, шатаясь и окончательно сбившись с пути. И тут ему вслед летел огромный камень, который грозил проломить ему голову; он снова бросался бежать, и в тот момент, когда камень уже почти настигал его, он просыпался, измученный, тяжело дыша, с колотящимся сердцем, и весь остаток ночи пытался растолковать себе этот кошмар.
Один крестьянин подарил Павлу овечий тулуп, чтобы он так не мерз зимой. Съестные припасы – приношения верующих – накапливались, и Павел, который сам ел очень мало, уже не зная, что с ними делать, раздавал все полученное со словами: «Берите то, что вам нужно, это ваше». Бывало, что Степан уносил с собой больше еды, чем приносил. Часто те, кто приходил к Павлу, оставляли бумажные деньги и мелочь в картонной коробке, некоторые клали конверты на подоконник, и Павел отдавал их Степану на нужды монастыря. Одна вдова, приходившая каждый день, сделала из веток метлу и подметала в хижине; ее сын починил провалившийся навес, укрепил расшатавшиеся доски крыльца и выгреб из очага золу. Двое парней установили на опушке большой деревянный крест. А Павел по-прежнему отвечал, как мог, на извечные вопросы: «Как вы думаете, отец мой? Что мне делать?» – убеждая людей, что нужно прощать зло, оскорбления, ложь, измены, непослушных детей, неверных друзей, идти людям навстречу, любить их.
Один житель Перми надумал совершить два преступления и попросил на это благословление. Он хотел убить негодяя, который изнасиловал его дочь и отказался признаться в содеянном, утверждая, что она – гулящая и пошла с ним добровольно, а милиция не возбудила уголовное дело, потому что насильник был из богатой семьи. Придя в отчаяние от такой несправедливости, отец девушки решил взять мщение на себя, а потом застрелиться, чтобы положить конец своим мучениям. Павел провел с ним два часа; держа его руки в своих, он тихо говорил ему на ухо: «Ты уверен, что принял правильное решение? А о дочери ты подумал? Что с ней будет, когда ты покинешь этот мир? Кто защитит ее? Ты должен заботиться о ней. Ты должен жить. Тобою движет месть. Ты должен от нее избавиться. Да, людское правосудие несовершенно, но оно не так уж важно, а я говорю тебе: однажды этот преступник понесет заслуженное наказание. Ты не должен позволять ненависти разрушить твою жизнь и жизнь твоей дочери. Если ты действительно ее любишь, прости виновного, но не ради него самого. Ради себя. И ради нее. Чтобы вновь обрести свободу. Если откажешься от мести, ты и твоя дочь еще долгие годы будете жить счастливо, ибо самое важное – любовь, которую вы несете друг другу». Несчастный отец долго молчал, потом поднял голову и заплакал. Поцеловав Павлу руку, он поблагодарил его и, вернувшись домой, рассказал всем, что Павел – святой, потому что исцелил его от гнева.
Но больше всего было паломников, приходивших для того, чтобы помолиться в этом месте, затерянном в лесах, где их охватывало чувство близости к Богу и Его творению, которое достигается только ценой такого паломничества. Сам архимандрит явился в этот скит пешком: выйдя на заре, он несколько раз останавливался в дороге, вконец выбившись из сил. И с радостью обнаружил, что около пятидесяти верующих уже ждут его там, на месте: это могло быть только проявлением божественной благодати. Архимандрит рукоположил Павла иеромонахом, дав ему тем самым право служить Божественную литургию; но Павел не для того отдалился от мира, чтобы стать священником, и воспользовался своим правом иначе: он никогда не признавал установленный порядок литургии святого Иоанна Златоуста, который, однако, знал наизусть – обряд был, на его взгляд, слишком длинным.
В этом заброшенном месте, не предназначенном для служения Слову Божьему, но воплощавшем его лучше, чем где бы то ни было, Павел решил сократить службу, оставив для этих истинно верующих только анафору
[231] и причастие. Затем он благословлял свою паству, все брались за руки и пели псалмы, а потом трижды осеняли себя крестным знамением, кланялись, тепло обнимались и целовались, после чего пускались в долгий обратный путь, который возвращал их к мирской жизни.
В последующие годы произошли знаменательные события, которые подтвердили святость Павла, что для всех окружавших его было очевидно, – как и то, что им выпало редкое счастье говорить с ним, прислуживать ему и благодаря ему приблизиться к Господу.
Началось с того, что в июне Валя родила. Близнецов – мальчика и девочку. Сына она назвала в знак благодарности Павлом, а дочку – Ольгой, в память о покойной бабушке. Через неделю после родов Валя вместе с мужем Алексеем, родителями и друзьями прошли пешком через лес; супруги несли близнецов. Павел, который присутствовал на многих обрядах в Черниговском монастыре, так уверенно провел службу, что никто из присутствующих даже не заподозрил, что это было его первое в жизни крещение. Он трижды перекрестил младенцев, трижды благословил их и приступил к троекратному отречению от Сатаны: читал «Верую», трижды погружал детей в купель с водой, передавал крестным, которые надевали на них крестильные рубашки, и в заключение мазал им лобики священным елеем, благодаря которому они воскресали во Христе и получали дар Духа Святого. Рождение близнецов через год после того, как Павел возложил руки на безнадежно плоский живот Вали, абсолютная уверенность в том, что между благословлением отшельника и этой неожиданной беременностью существует связь, только подтвердили, что Павел – посланник Божий. И хотя он упорно повторял, что тут нет никакого чуда, а есть чистая случайность из тех, что происходят каждый день, и единственная тайна кроется в человеческом теле и разуме, коими не управляют ни разум, ни наука, – никто ему не верил, и все приписывали слова монаха его смирению.
В августе, как и каждый год, пошли громыхать грозы, раскаты грома были похожи на разрывы снарядов и не давали Павлу заснуть; порывом ветра выбило окно вместе с рамой, проливной дождь смыл со стен скита глиняную обмазку, вода просочилась внутрь, намочила книги, лежавшие на полке; твердый переплет книги Базена о Фуко, изданной в 1921 году, постепенно разбух и местами полопался, задняя часть отошла от корешка, прошивка разорвалась, страницы рассыпались. Эта книга была единственным земным благом, за которое держался Павел; ему казалось, что он потерял старого друга, но он не имел права горевать и заставил себя очиститься от страсти обладания, сочтя эту потерю Божьим знаком; он больше не касался книги, но его охватила глубокая грусть, по щекам текли слезы, и он никак не мог унять их. «В чем же здесь зло? Эта история о святом, которая сопровождала меня всю жизнь, была мне маяком; без его примера я, возможно, никогда не прошел бы этот путь». Павел вскочил с табурета и бросился спасать то, что еще осталось от книги: подперев оконную раму брусом, он подкинул в печку дров, и воздух быстро нагрелся; потом натянул бельевые веревки и начал развешивать на них сброшюрованные страницы, но их было слишком много; он достал еще веревки и натянул их ниже, так что теперь невозможно было встать во весь рост и приходилось передвигаться, согнувшись в три погибели.