Земли обетованные - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Мишель Генассия cтр.№ 113

– Я очень довольна, у вас тридцать семь и пять – это хороший признак. Но вы ничего не съели.

– Я не голоден.

– Да ведь это запеченное мясо! Понимаете? Настоящий ростбиф! Здесь о таком можно только мечтать! Вы должны есть, вам нужно набраться сил.

Игорь знал, что Алина права, и заставил себя медленно прожевать несколько кусочков мяса. Он пытался восстановить свои воспоминания с момента приезда в Ленинград до ареста и последовавших за ним жестоких допросов. Память играла с ним дурные шутки: он путал день и ночь, сны и явь, лица друзей и врагов, а главное, не помнил, видел ли он Сашу, или тот ему приснился, и без устали вел свое собственное, мысленное расследование. Саша возвращался, ласково разговаривал с ним, брал за руку, вытирал ему потный лоб. Измученный Игорь засыпал, а Саша улыбался ему – помолодевший, полный энергии, не похожий на человека, сломленного жизнью, каким он был в Париже. Игорь просыпался с этим образом, от которого никак не мог избавиться, и постепенно, по мере того как к нему возвращались силы, вспоминал, что у Саши было какое-то другое имя; но тщетно он напрягал память – она наталкивалась на глухую стену. Он мог бы попросить помощи у доктора Маринеско, который был очень внимателен к нему, но решил не рисковать: «Не доверяй никому, – без конца повторял ему Ноа Леванон, – и особенно тем, кто тебе улыбается». Так что Игорь не задал доктору ни одного вопроса. Через двенадцать дней, проведенных в этом чистеньком боксе, со спецпитанием, Игоря вдруг осенило, что подобное лечение невозможно, невообразимо без божественного вмешательства; он был в одном шаге от расстрела, и никого это не волновало, когда вдруг, словно по взмаху волшебной палочки, его положение непостижимым образом улучшилось. В чем причина такого поворота? И тут как-то раз, во сне, вдруг всплыло имя: Виктор. И голос, который повторял: «Виктор… Виктор…»

Кто же он, этот Виктор?

Долгие дни, в ожидании прихода доктора или Алины, Игорь размышлял, глядя в окно или закрыв глаза. Он не знал, какая судьба его ожидает, но добился того, о чем мечтал пятнадцать лет: снова увидеть Надю. И не важно, что их встреча оказалась нерадостной, – он был счастлив узнать, что его жена и дети живы, хоть они и отвергли его. Он не осуждал сына, не держал на него обиды и упрекал только самого себя: ему следовало помнить, что в этой стране донос – один из способов выживания. Он задался вопросом, сообщили ли дочери о его приезде, и сказал себе, что дочь никогда не предала бы своего отца.

Но полной уверенности у него не было.

Однажды утром, когда Игорь выглянул из окна и увидел шпиль Петропавловского собора, выплывавший из тумана, части головоломки сложились у него в голове, и он в смятении вспомнил, кто такой Виктор.

И еще вспомнил, что сын был копией отца.

Он вздохнул.

Виктор появился в больнице через двадцать дней. Игорь всмотрелся в него: не такой стройный, как Саша, пошире в плечах, зато лицом очень похож. Но что-то в его внешности беспокоило – то ли это сходство, то ли форма, которую тот носил. Рядом с этим человеком ему было неуютно. Возможно, оттого, что он чувствовал свою вину перед Сашей. Виктора сопровождал Маринеско, который дал подробный отчет о состоянии своего пациента; боли в области ключицы исчезли, кровоподтеки сходят на нет, синяки начали рассасываться, правда, давление пока еще высокое; окончательное выздоровление – вопрос времени и полноценного питания. Вот только искривленную носовую перегородку нельзя выправить – для этого ее пришлось бы снова ломать, но Игорь предпочел остаться с таким изъяном. Виктор сказал доктору:

– Оставь нас. – Маринеско вышел. Виктор сел на край кровати. – Игорь, я так рад, что ты выбрался из этого кошмара. Сейчас у нас очень много работы, и у меня совсем нет свободного времени. Надеюсь, в следующий раз его будет побольше. Мне хотелось бы узнать побольше об отце, я его плохо помню: тогда я был маленький и жил с матерью в Москве.

Игорь рассказал о «деле врачей» в 1952 году, о выдвинутых против врачей-евреев обвинениях и о том, как Саша предупредил его о предстоящем аресте, позвонив по телефону и изменив голос.

– Это меня не удивляет, – заметил Виктор.

Дальше Игорь заговорил о побеге Саши за границу через Карелию, о его приезде в Париж и тяжелой тамошней жизни.

– Перед этим твой отец работал в архивном отделе Управления ленинградского КГБ; он ретушировал снимки, убирая с них людей, ставших жертвами «чисток», и был настоящим виртуозом. В Париже он также занимался фотографией, работал лаборантом в фотоателье. Жизнь у него была несчастливая, с ним мало кто общался, его обвиняли в том, что он принял сторону палачей и участвовал в репрессиях.

– Он, конечно, зашел слишком далеко, но у него не было выбора – в то время за неповиновение людей сразу уничтожали.

– В Париже у нас было небольшое землячество беженцев из СССР и стран соцлагеря; мы собирались, играли в шахматы, говорили об оставленной родине, но Сашу в свой круг не принимали.

– Ах да – вы же «Неисправимые оптимисты».

– Откуда ты знаешь?

– А как ты думаешь?! Стоит хотя бы четверым русским где-нибудь собраться – в России или в любой другой стране, – мы сразу об этом узнаем и получаем подробный рапорт. Но вы не представляли для нас никакого интереса.

– Значит, вас информировал кто-то из членов Клуба! Кто же? Саша? Леонид? Кто-то другой?..

– Теперь это не имеет значения. – И Виктор встал. – Ну мне пора. Выздоравливай, а я приду тебя навестить, как только смогу.

– Скажи мне, Виктор, кто победил там, в войне?

– На этот раз арабы опять не смогли объединиться. Может, в следующий раз получится.

Виктор появился спустя пять недель, когда Игорь почти выздоровел, – только коварная боль в шее вынуждала его постоянно вскидывать голову, и это придавало ему высокомерный вид прусского помещика; но поскольку он все еще принимал кортизон, Маринеско не хотел выписывать ему новое противовоспалительное средство и предложил обезболивающую мазь на основе камфоры, которая была в общем-то бесполезна: «Вам нужно набраться терпения, боли в шее по большей части носят психосоматический характер».

Игорь скучал в своем боксе. Маринеско разрешил ему проходить сто шагов по коридору, но запретил спускаться вниз или гулять одному во дворе, поэтому каждый день в течение двух часов Игорь ходил взад-вперед по своему этажу, болтая с другими пациентами, которые дивились тому, что здорового с виду человека все еще держат в больнице. Игорь спросил у Алины, может ли он брать книги в библиотеке, но она объяснила, что во время страшной зимы 1956 года, когда закончились уголь и дрова, здесь топили книгами, чтобы согреться. Маринеско одолжил ему несколько своих книг, Игорь с удовольствием перечитал «Героя нашего времени» и «Мертвые души».

Разговоры в больнице не отличаются весельем; пациентам нечего делать, кроме как жаловаться друг другу на свои несчастья. Игорь был потрясен грубыми диагностическими ошибками, которыми объяснялись постоянные осложнения, вторичные инфекции и общее ухудшение здоровья его товарищей по несчастью. Латыш Николай из соседнего бокса страдал почечными коликами, но Игорю казалось странным, что его мучает высокая температура, тошнота и рвота, но при этом болит живот, а не поясница. Как-то вечером Игорь осмотрел его: Николай жаловался на сильную боль, у него был «твердый» живот. Игорь диагностировал приступ аппендицита.