Земли обетованные - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Мишель Генассия cтр.№ 112

Хуже всего было то, что Шарли так и не передумал. Ему нравилось это занятие, он любил лавку и хотел ею владеть. Франк был вынужден противостоять причудливой коалиции Хасана, Шарли и Розетты. «Разве ты не хочешь, чтобы он был счастлив? Мы ведь можем сделать это для него, правда?» И тщетно Франк доказывал Розетте, что это приобретение обойдется в бешеную сумму, что он предпочел бы купить что-нибудь более солидное, Розетта стояла на своем: «Он хочет именно лавку Хасана, а не просто какой-нибудь магазин». И Франк начал собирать деньги. Ему пришлось сделать перевод со счета Мимуна, на который у него была доверенность, объяснив тому причину списания и предмет операции: бакалейная лавка! «Этот мальчишка просто идиот. Лучше бы ты купил ему квартиру в Париже», – заметил Мимун.

В этом году Розетта решила снова взять отпуск. Но она могла уехать всего на пятнадцать дней; патрон отказывался давать ей еще неделю дополнительно, потому что они и так отставали от рабочего графика. Розетта предложила Франку поехать вместе с ней и с Шарли, ей хотелось познакомить их с родными, но Франк в это время участвовал в переговорах представителей Хасси-Мессауд с Россией о проекте расширения нефтяной торговли. Хочет ли Шарли поехать с ней? Тот был в восторге от мысли, что увидит Колизей и Римский форум, но этому воспротивился Хасан: «Я пока еще хозяин, и у меня в магазине не бывает отпусков; конечно, ты имеешь право уехать, мой мальчик, но, когда вернешься, на твоем месте уже будет кто-то другой». Столкнувшись с такой угрозой, Шарли решил остаться.

* * *

«Кресты» занимали целый квартал: два пятиэтажных кирпичных корпуса тюрьмы, каждый в форме креста (самые удачливые заключенные могли видеть из окна Неву); мастерские, гигантская кухня, способная кормить четырнадцать тысяч человек, административные корпуса, церковь с куполами, закрытая еще до войны, больница, морг на триста мест, ледник, кузнечный цех с дымовой трубой, которая возвышалась над тюрьмой; комната для свиданий, похожая на вокзал, и подвальные помещения, находившиеся исключительно в ведении КГБ. Об этом таинственном и страшном месте рассказывали истории, от которых холодело в груди, с ужасными, наверняка выдуманными подробностями, потому что оттуда не так часто возвращались живыми. Никто точно не знал, сколько знаменитостей сидело здесь до и особенно после революции, – многие заключенные погибли в эпоху «больших чисток» от болезней или жестокого обращения. Эта тюрьма, построенная еще в царское время, слыла идеальной благодаря своей крестообразной планировке: крылья каждого корпуса сходились к центральной ротонде, что, вероятно, позволяло единственному охраннику держать в поле видимости всех заключенных на этаже; правда, с тех пор здания пришли в упадок и потихоньку разваливались.

В тот же вечер, после разговора с Виктором, Игоря перевели в тюремную больницу, занимавшую отдельное четырехэтажное здание; в общих палатах стояло по двадцать больничных коек, разделенных занавесками. Игоря отвели на четвертый, последний этаж, в карантинную зону, где размещали больных с подозрением на туберкулез и другие инфекционные заболевания. Место было мрачное, уровень смертности – выше некуда, но у каждого больного был отдельный бокс с грязными, облупленными стенами. Из зарешеченного окна больницы, поверх стены с колючей проволокой, можно было видеть город, простиравшийся далеко на запад, и боевые орудия крейсера «Аврора», доживавшего свой век на стоянке.

Виктор поручил Игоря доктору Маринеско, о котором шла худая слава: заключенные говорили, что после его лечения выживают немногие; по слухам, он попал сюда потому, что на воле ни одно медицинское учреждение не желало иметь с ним дела. Что было зловредной сплетней: Маринеско всю войну прошел военврачом в составе 57-го армейского корпуса под командованием Жукова, который высоко ценил его и лично наградил за медицинскую службу во время кровопролитной Курской битвы. На Константине Маринеско был белый халат, под которым скрывался твидовый костюм, – никто не знал, где он достает элегантную одежду и галстуки; пышная шевелюра, усы и остроконечная бородка, крашенные в черный цвет, придавали ему смутное сходство с Троцким, однако никто не осмеливался высказать это вслух. Маринеско ни в чем не мог отказать Виктору Маркишу: тот прибыл к ним прямо из московской Лубянки и, по словам директора тюрьмы, был сотрудником Андропова, только что назначенного главой КГБ. «Всегда полезно оказать услугу могущественному человеку», – думал Маринеско. Что касается следователя с ярко-голубыми глазами, то он объяснил Игорю, какие шаткие обвинения были против него выдвинуты, и молча поздравил себя с тем, что не дал забить его до смерти на допросе.

– Я сам буду лечить этого пациента, – сказал Маринеско Виктору, внимательно осмотрев Игоря.

Состояние больного сильно ухудшилось, температура подскочила до сорока одного градуса, он тяжело дышал, его бил озноб, кожа была влажной от пота, временами он бредил, звал Сашу, но невозможно было понять, что он ему говорит.

– У него все признаки сепсиса, ему необходимы ежедневно, в течение двух недель, большие дозы антибиотика с кортизоном; надеюсь, это не почечная инфекция, потому что у нас нет оборудования для такого лечения.

Поскольку Маринеско не питал никакого доверия к двум другим врачам тюремной больницы, он запретил им приближаться к Игорю. Эти равнодушные врачи, не отягощенные профессиональной ответственностью, работали «от и до», поглядывая на часы; один ходил с грязными ногтями, от другого несло водкой. Оба были стукачами; доносили даже друг на друга и передавали начальству все откровения своих пациентов. Осужденные за мелкие проступки, они тянули лямку в этой убогой тюремной больнице, за работу им платили сущие гроши, но другой работы у них не было. Если пациент умирал, они лишь пожимали плечами; никто не начинал расследование, никто не обвинял их в оплошности, и никто не давал объяснений родственникам, которые радовались уже тому, что им вернули тело. Маринеско вспомнил о своей репутации в армии Жукова, о том, что ему удавалось спасать тяжелораненых с помощью фаготерапии ^[208], притом, что в его распоряжении не было пенициллина, и решил во что бы то ни стало вылечить коллегу. Маринеско начал давать Игорю большие дозы антибиотиков, но температура не спадала; через три дня он увеличил дозу и добавил кортикостероиды, превысив допустимый предел; никакими другими возможностями лечения он не располагал. Требовалось сделать дополнительное исследование – рентген легких, в которых, судя по всем симптомам, уже развилась окклюзия ^[209], но рентгеновский аппарат уже год как стоял сломанный, а перевезти пациента в гражданскую больницу было невозможно.

Оставалось только уповать на Бога.

И ждать.

Ждать и верить, что инфекция со временем отступит, сердце выдержит, почки не откажут, у больного не разовьется язва или тяжелый сепсис. Маринеско понимал, что состояние его пациента требует пойти на риск. И испробовал смесь из противомикробных препаратов для гнойных ран: это подействовало. Утром шестого дня Игорю стало лучше: температура упала; правда, он исхудал, был бледен, под глазами чернели круги, и каждый вздох давался с трудом, но болезнь отступила. Маринеско выждал неделю, прежде чем уменьшить дозу антибиотиков; он навещал Игоря несколько раз в день в сопровождении Алины – единственной медсестры, которая имела право входить в бокс Игоря. Она прослушивала его стетоскопом, измеряла пульс и температуру.