Пожалуй, тогда это было лишним: после нашего разрыва уборщица столько ее волос по дому собрала, что на два парика хватило б.
– Я бы такого никогда никому не позволила. Только тебе.
Лучше бы я тогда ей язык отрезал.
– Эд, ты когда-нибудь думал о том, чтобы нам снова быть вместе?
Это ведь еще не предложение сойтись. Это просто вопрос. Проверка брода. Чтобы всегда можно было спрыгнуть с загоревшегося аэроплана.
– Думал.
И зачем я снова дал ей карты в руки? Неужели у меня опять где-то протекает?
– Э-эд…
А разве я намекал ей залезть мне на колени, зафиксировать меня с двух сторон бедрами и обвить мою шею руками? Не припомню. Но ты ведь самостоятельная девочка. Делаешь что хочешь, трогаешь что нравится, берешь что ложится в руку. И сейчас в твоем фокусе я.
– Мне так хорошо с тобой. А без тебя плохо. Одиноко. Никто никогда не полюбит меня, как ты.
Знает кошка, чей зад лизать. И кому в ушко дышать сладко.
– И тебя никто не будет любить так сильно, как я.
Ее губы холодные, терпкие, жадные. А мои – неподвижные, томящиеся, неподдающиеся.
– Ну что ты? Поцелуй меня. Неужели ты забыл? Неужели тебе не нравится?
Ее язычок горячий, требовательный, нетерпеливый. А мой – затаившийся за сцепленными зубами. Ох, надолго ли?
Зато мои щеки, уши и шея беззащитны – и уже в два слоя залакированы ее слюной.
– Нет, ты меня не обманешь, ты хочешь меня, я это чувствую…
Ну еще бы – мне всегда было сложно скрыть это от женщин, сидящих на моем паху.
– Я знаю, ты хочешь это тело. Ты любишь его. Любишь его гладить. Любишь его тискать. А оно любит твои руки, твою кожу, твои губы, всё твое. Трогай его, трогай. Вот так, да, эта попка сильно по тебе скучала.
Ага, сидеть, наверное, хозяйке не давала.
А ведь я и правда скучал по Виолиной жопоньке. Ее задница, стопудово, все эти полгода икала каждый раз, когда я ее вспоминал.
– Скажи мне. Я хочу, чтобы ты произнес это. Я хочу слышать. Ты хочешь меня?
– Хочу.
А как же ее не хотеть, когда мои голые части тела уже вылизаны, а низ согрет теплом ее бедер. Да и внешне за время разлуки она ни на пиксель не испортилась. Всё так же прекрасна и трахабельна. Поможет ли прошлая любовь забыть настоящую?
– И я тебя хочу. Хочу, чтобы ты всегда был во мне. И завтра, и послезавтра, и после послезавтра, и после-после-после…
Ого, почти неделю распланировала. А хотя бы в воскресенье я могу отлучиться, а то вдруг я захочу в туалет?
– Чтоб ты всё время был мой. Ты нужен мне. Нужен.
Нет, нет, по соскам еще как-то терпимо, но мне в ширинку с такими ногтищами лезть не надо.
Да и вообще – разговор перестал быть деловым, каким он должен был быть. Нужно вернуть его в правильное русло.
– Что?! Что не так?
– Слезь.
– Почему?
– Мы недоговорили… Нет, не сюда, прыгай назад в свое кресло, давай.
Пфффф. Ну и кремень же я. Ох, надолго ли?
– Ну села. Теперь что?
– Я тоже тебе признаюсь, Вишенка. Я скучал. И тоже интересовался твоей жизнью. Я во всех деталях знаю, как твои дела. Знаю, что у тебя упали продажи песен, выступления, упоминания в прессе и что ты не можешь найти деньги на запись того самого нового альбома, на запуск синглов на радио и съемки клипа. Это к вопросу о том, кто из нас как скучал.
Вот теперь глаза твои правдивы. И опускаешь ты их действительно искренне.
В отчаянии она решила прийти к тому, кто просто может ей помочь. И мурлычет вовсю.
– Странно, но ты так и не сказала прямо, что любишь меня. Но зато я поверил, когда ты сказала, что я нужен тебе.
– Эд, я…
– Вишенка, помолчи чуток. Не перебивай меня. Я ведь тебя не перебивал.
Молчание – знак согласия помолчать.
– Для правильного понимания сразу скажу, что снова сходиться мы не станем. Мне это не нужно. Тебе, думаю, тоже. Это понятно?
И не надо морщить свой несморщивающийся из-за ботокса лоб.
– Просто кивни… Хорошо. Дальше. Но я могу уделить внимание бренду «Виолетта Вишневская». И, уж поверь, в минусе я не останусь.
Эй, осторожно, не так далеко! Такие размашистые искры из глаз могут прожечь и испортить мои брюки.
– Вы ведь посчитали расходы. Сколько?
– Двести… плюс-минус.
– Хмм. Ты понимаешь, в какую фазу отношений мы войдем?
– Да.
Конечно, она всё понимает. Она ведь не первый день в шоубизе. Она опытный игрок. А я еще и опытный хозяин.
– Всё будет. Но это будет завтра, послезавтра, послепослезавтра и после-после-после. А сегодня у нас другие планы…
Она опытный игрок. А я еще и опытный хозяин.
– Снимай трусы.
29
Это не простая мелодия мобильника. Она включается, когда звонит особенный абонент. Обычно у меня из телефона гремит своими крутейшими виолончелями Apocalyptica. А сейчас играет взрывная Aerosmith. И это значит, что нужно ответить. Даже если ничего важного я и не услышу.
– Доброе утро, Эдуард Валентинович.
– Привет, Динуль, – прохрипел я. – Что нового?
Вероятнее всего, у нее из нового только трусики.
– Я просто…
Ну вот, я так и думал, она – «просто». Переживает.
– Вдруг вы телевизор не смотрите… а тут все говорят, что на рынке кредитов будут изменения… и что для нас это важно. Вот и решила позвонить.
– Да плевать на все изменения рынка, Динь-Динь.
– Сказали, политика «ЛотБанка» будет меняться.
А вот это уже интересно. Не может быть, чтобы всё запустилось так быстро. Неужели Соловьев уже стал приводить в исполнение свой революционный план по отмене рабства? Почему меня не разбудили?
– И что будет меняться?
– Не знаю, – прогудела Дина. – Нового руководителя назначили, наверное, он что-то менять будет.
Какие-то загадочные стратегические ходы.
Я окончательно проснулся.
– Что за новый руководитель?
– Какой-то Петровский… или Петренский.
– А, Петрицкий, – облегченно выдохнул я.
– Точно, Петрицкий, – подтвердила Дина. – Для нас… для вас это плохо?
– Я же сказал, Динуль, нам на это плевать.
Я успокаивал ее, словно она вложила в какой-то банк все свои деньги, а теперь его двери закрыты, на звонки никто не отвечает, а руководители объявлены в розыск.