– Пап, давай вместе поставим крышу.
Его лицо, покрытое двухдневной серой щетиной, стало как будто капельку добрее.
– Ну давай, надо бы тогда тебе какие-нибудь старые вещи дать, чтобы свои не пачкал.
И мне стало не 30, а 5: минус 25 лет от проявления родительской заботы.
– Подожди, щас в гараже посмотрю.
Он говорил так, будто только что ничего особенного не произошло, будто это нормально. И, наверное, он прав: это – нормально.
Он до сих пор ездит на своей «тойоте королла» и не хочет пересаживаться ни на что другое, что бы я ему ни предлагал. Даже часы, которые я ему подарил, ему оказались не к руке. Хотя я теперь понял, что когда покупал и дарил их, думал о себе, о том, какой я хороший и внимательный сын, а не об отце и его предпочтениях и о том, что он не отличает марки швейцарских часов от названий телефонов. А деньги, которые я им с мамой присылаю каждый месяц, они не тратят потому, что для их образа жизни, к которому они привыкли и который для них комфортен, это много. И тратить их они не могут так легко, как я, потому что отношение к деньгам у них иное. Они им никогда так легко не доставались.
Если бы я спросил у него, что такое счастье, то отец ответил бы, что счастье – это здоровые дети, живые родители, любимая женщина рядом, друзья и любимое дело. Я знал, что он так сказал бы. Он так говорил и когда мне было 15, и 10, и 5…
* * *
Мне 5. Мы переезжаем в другой город. В котором больше улиц, больше домов, больше магазинов.
Почти на все сбережения, вырученные в основном от продажи дома, родители покупают двухкомнатную квартиру на краю города – в котором больше людей, больше машин, больше денег.
Мама, раньше работавшая медсестрой, устраивается продавцом в магазин детских товаров. В котором почему-то продавалось всё подряд: от косметики до видеомагнитофонов. Отец не меняет своего ремесла – и находит место в небольшой портняжной мастерской. Он уходит на работу в 6 утра, когда я еще сплю, и возвращается в 11 вечера, когда я уже сплю.
Мне 10. Портняжная мастерская закрылась. Отец уходит в мелкую коммерцию. Он торгует на рынке сигаретами. Покупает коробки по 50 блоков, а продает блоки по 10 пачек. Стоит на открытом воздухе там в любую погоду, каждый день, кроме понедельника – это выходной, с 7 утра до 15.
В какой-то день отец возвращается поздно. Весь в крови. Я обрывками слышу их с мамой разговоры. Его побили конкуренты. Мать говорит, что лучше уйти из этого непонятного им бизнеса. Но отец остается. От безысходности. Больше он не появляется с ранами. Или я этого больше не вижу.
Мне 15. Уже год мы живем в пятикомнатном доме со своим садом, в пригороде. Мама не работает. Отец всё так же торгует на рынке сигаретами. Уже несколько месяцев его постоянный компаньон не возвращает большую сумму, которую взял у отца якобы для ведения совместного бизнеса. И уже совершенно ясно, что возвращать не собирается. Почти каждый день в семье ведутся об этом разговоры. О том, что придется начинать чуть ли не с нуля. Что через два года я окончу школу и потребуются деньги для оплаты университета, а за такой период нет никакой возможности накопить нужную для этого сумму.
Я говорю, что не пойду учиться в универ, а пойду работать – так же, как и отец, на рынок. Или займусь торговлей мобильными телефонами, сейчас это перспективно.
Но отец отвергает мои попытки помогать ему в обеспечении семьи. Он говорит, что не хочет, чтобы я был таким же работягой, как он, без высшего образования, что желает, чтобы я работал в кабинете с бумагами, а не руками и инструментами, что он обязательно что-нибудь придумает и найдет деньги для оплаты обучения.
Мне 20. Я учусь на факультете строительства, транспорта и машиностроения. На юридический или экономический не хватило денег.
Лишь поступив в университет, я стал замечать, что есть очень богатые семьи, дети из которых приезжают на занятия на крутых тачках, и очень бедные, дети из которых ходят всю зиму в одном свитере. В школе это было не так заметно.
Мне нравится проводить время в ночных клубах, где полно молодежи, но это происходит нечасто. Я беру флаеры для бесплатного входа в клубы – их раздают школьники и студенты на улицах, потому что тратиться еще и на вход непозволительно. В один замечательный день с таким флаером я езжу по городу – ищу какую-нибудь маленькую типографию. И нахожу. Ее владелец, печатающий в основном этикетки для консервов для двух-трех местных производителей, говорит, что сможет напечатать мне флаеры такого же качества за цену намного ниже, чем в любой другой типографии города. С этим коммерческим предложением я объезжаю все ночные клубы и рестораны города, соглашается только один. Через месяц еще один. Через месяц еще три… Я поставляю в развлекательные заведения города печатную продукцию и вскоре скапливаю половину суммы, необходимой для покупки подержанного отечественного автомобиля, вторую половину дает отец – и у меня появляется первая собственная машина.
Мы с другом находим пустующее старое здание и решаем устроить в нем стихийный ночной клуб: для простых молодых людей, не для мажоров. Арендуем его на три дня, организовываем уборку и приглашаем всех кого знаем… и диджея с оборудованием. Мероприятие проходит слишком круто. Прибыль ощутимая. Мы становимся местными звездами. Мне нравится это состояние. И я хочу еще. И хочу больше денег.
Типографию, с которой я сотрудничаю, выкупает крупная рекламная фирма, и больше я не могу делать там дешевые заказы.
Через три месяца, когда мы расходимся с другом – потому что вести бизнес с другом нельзя, – я прихожу к отцу и прошу у него деньги в долг для организации ночного клуба. Конечно, он мне отказывает. Я говорю, что мне не нужен университет, что я не хочу тратить время на учебу, а потом искать деньги на взятку, чтобы устроиться на работу, на которой я буду впахивать по 10 часов и получать копейки. Мы с ним сильно ругаемся. Я ухожу из универа и из дома. Переезжаю на съемную квартиру.
Даю взятку, чтобы не служить в армии. Даю взятку, чтобы мне выдали диплом о высшем образовании.
Местные обнальщики предлагают мне снимать деньги в банках по чекам и получать за это процент. Я соглашаюсь. Но делаю это не сам, а через знакомого алкаша: 20% гонорара его, остальное мое. Через время, поняв, что всё безопасно, я справляюсь самостоятельно.
Вскоре я запускаю постоянный ночной клуб. Впоследствии арендуемое под него помещение будет мной выкуплено.
Я знакомлюсь с банковскими работниками, участвующими в махинациях по обналичиванию денег, закрепляю с ними отношения, приглашая и спаивая в своем заведении, и придумываю собственный план. Потом будут еще много схем.
Я открываю еще один клуб. А позднее – ресторан «Бомонд».
Мне 25. Мы с отцом не находимся в ссоре, поскольку спустя несколько лет эмоции остыли, да и к тому же он знает о моих успехах. Но мы почти не видимся и не разговариваем без необходимости.
Мне 30. У меня есть всё. Даже депрессия.