– Продал. А эта – фирмы моей, на ней теперь катаюсь.
– Простая какая-то для тебя. А что за девушка за рулем?
– Водитель мой.
– Ты теперь с водителем ездишь? А сам что? Выпиваешь, наверное, много?
– Да нет, устаю просто, только вчера ее нанял, – оправдывался я.
Наконец его допрос закончился, он пропустил меня во двор и запер железную дверь.
– Ты чего такой грязный? – бросил я, глядя на его пыльную одежду.
Валя опустил голову, словно перепроверял мои наблюдения, и, убедившись, что его неопрятный вид – железный факт, затянул:
– Да я… Это моя рабочая… Знаешь, вот беседку же здесь делаю, – он указал на небольшую деревянную постройку в глубине двора. И двинулся к ней, приглашая меня посмотреть.
Валя всегда любил труд. Я многому у него научился.
Мы подошли к красиво возведенному заборчику метровой высоты, вкруговую ограждающему деревянные кресла и столик. Рядом, на земле, лежала уже собранная для беседки крыша.
– Это я пока так, заранее, для вида стулья сюда поставил, чтобы представлять, как всё это будет. Осталось только вот… – он махнул рукой в сторону крыши.
В этот момент я разглядел на его руке часы. Это были не те часы, которые я ожидал увидеть на его запястье. Это были его старые, «Слава» или «Ракета», не помню, а не те Longines, которые он получил недавно в подарок. Я почему-то не смог оставить это без внимания – и тут же выпалил:
– А что с новыми часами, – тыкнул указательным пальцем в сторону его кисти, обозначая, что я его спалил, – не ходят?
Валя машинально глянул на свои часы.
– Да, – стыдливо протянул он, – они просто неудобные немножко… И я же работаю тут постоянно… чтобы не поцарапать там, знаешь… На выход только, может, куда-нибудь… У тебя-то как дела, расскажи, – перевел он тему.
Я взмахнул руками:
– Всё хорошо.
– Точно? – недоверчиво пыхнул он. – Ни в какие неприятности не влез?
– Нет. С чего ты взял?
– Ну, машину неспроста ж продал, значит, деньги срочно понадобились, да?
– Нет, – успокаивал я, – машину продал, потому что бампер погнули, не хотел ремонтировать.
Не про все же повреждения ему рассказывать.
Мы с Валей пытались быть друзьями, но из этого ничего не получалось.
– Так а как ты крышу ставить собираешься? – Теперь я перевел тему на его быт, чтобы он не буравил дальше мои дела. – Она же тяжелая.
– Да, здесь один я не смогу. Вдвоем можно.
– Давай я вызову ребят, – я тут же рванулся рукой в карман за телефоном. – Щас приедут поставят быстро.
– Да не, не, не нужно! – остановил он меня. – Не надо никого сюда звать. Я сам как-нибудь… веревку подвяжу, потяну… Тарасова вон через забор крикну, придет поможет.
Я всё еще держал мобильник в руке, готовый отвлечь Дину от ее ногтей, чтоб вызвала сюда бригаду плотников, грузчиков и уборщиков, лишь бы не испытывать все-таки прокравшееся в меня чувство вины после его слов «вдвоем можно».
«Мне просто некогда, дел много», хотел сказать я, но не сказал. Не смог.
– Не нужно, не нужно, – настойчиво убеждал меня Валя, подтверждая слова гневной мимикой.
Я нехотя оставил эту идею.
Валя – настоящий мужчина. В этом я всегда хотел быть похожим на него.
– Смотри, испачкался уже, – заметил он, указав на мой локоть. – Пойди в дом и отряхни с водой.
Глянув на рукав, я увидел пыльное пятно и молча пошел к дому.
Пока я оттирал в ванной одежду, случайно задел на раковине какой-то флакончик. Он упал на пол и закатился под ванну. Скрежет перекатывания завершился легким глухим ударом.
Я нагнулся поднять. Флакон лежал возле какой-то картонной коробки, видимо, спрятанной в этом мало напоминающим тайник месте. Любопытство заставило меня засунуть руку поглубже и вытянуть коробку на свет.
Я открыл ее.
Там были сложены деньги. Несколько пачек, связанных бумажными банковскими лентами. На лентах были напечатаны даты их скрепления: «май», «апрель», «март», «февраль», «январь», «декабрь» прошлого года… всего шестнадцать пачек. По сто тысяч рублей.
Я узнал эти деньги.
На меня накатила злость.
Я сложил всё аккуратно, как было, и вернул коробку на место. Мне захотелось уйти. Мне нужно было это переварить.
Я выскочил во двор.
– Всё, Валя, мне срочно пора бежать, – прогудел я и, не подходя к нему, чтобы не прощаться ближе, двинулся в сторону ворот.
– Уходишь уже? Подожди, я провожу! – успел услышать я хриплый голос и остановился.
Он подошел. Его лицо было серьезным.
– Послушай, ты ведь уже не подросток, мне уже скоро шестьдесят, чего ты всё со своим «Валя, Валя»? – он поморщился. – Нормально трудно, что ли?
– Ну хочешь по отчеству буду – Григоричем? – нервно усмехнулся я и открыл дверь.
– Ой, да ладно тебе, – скривился он, – как маленький, честное слово.
Лада сидела в машине. Увидев меня, она тут же запустила мотор и зажгла фары.
– Ладно, пока, увидимся, – удирал я.
– Давай, удачи, – проводил он, махнув рукой на прощание.
Я сел в машину, буркнул: «Поехали», и мы выкатили на дорогу.
Я был в неожиданном смятении, оттого что всё не так, как я себе представлял. Что моему плану здесь не следуют. Мои наставления здесь никому не нужны. Мой голос здесь не считается. Потому что он слышится не грозным суровым ревом, а тонким детским лепетом.
– Куда ехать? – спросила Лада, неспешно катя нас по улице.
Я ничего не ответил. Даже не посмотрел в ее сторону. Хотя я и нанял ее водителем, только чтобы любоваться ею, как Диной, но сейчас я был далек от мыслей об удовольствии, тем более эстетическом.
Почему они так? Почему не… А, и так всё понятно. И обижаться тут вообще не к месту.
Лада послушно держала руль ровно, никуда не сворачивая. Ждала, пока я что-нибудь не озвучу. Потом тебя похвалю. А сейчас мне хотелось успокоения. Хотелось избавиться от возникшей подавленности.
– Разворачивайся, – бросил я. – Поехали обратно.
Я еще не убедил себя до конца, что поступаю правильно, но чувствовал это. Что надо вести себя иначе – не так, как я хочу и как мне удобно, и слезть с возведенного мной же пьедестала самомнения. Потому что так – фальшиво.
– Приезжай часа через два, – отпустил я Ладу.
Подошел к воротам и снова позвонил в звонок.
Когда Валя открыл дверь, я, преодолевая ком стыда и стеснения в горле, как можно увереннее произнес: