Я слушал, как дрожащие губы Алика выдавали нечто немыслимое, и не знал, что сказать.
– Бред. Какой-то бред! – бухнул я.
– А еще слышал, недавно судья один выбросился из окна?
Я мгновенно вспомнил рассказ Сереги о предстоящем назначении его отца на место, освободившееся как раз в связи с таким случаем.
– Так вот он тоже ходил на лекции Венгрова, – протянул Алик. – Я тогда не угадал, что там могла быть связь. Потому что, говорю тебе, он делает это не из-за денег, он идейный.
– Да хрен с этим Венгровым! Как ты на такое решился?! Как адекватный человек может подписаться на это, да еще и исполнить?! Объясни мне это!
Придурок.
Он задумчиво смотрел в окно, будто меня здесь уже не было и он остался наедине со своими долбомыслями.
Ну и счастливо оставаться.
– Тебя тоже он когда-нибудь попросит об этом, – услышал я за спиной хрип Алика. – Попросит проводить… Может, меня.
Я снова обернулся.
Он смотрел не на меня, а всё так же тупо изучал пейзаж за окном.
– И посмотрим, что ты тогда ему ответишь.
Очередная хрень из уст помешавшегося придурка.
Я хлопнул дверью.
* * *
Теперь я совершенно не знал, куда идти, кому жаловаться и что делать.
Поехал в офис.
Забежал в кабинет. Закрылся.
Через минуту звонок. Дина.
– Эдуард Валентинович, вам что-нибудь нужно?
– Меня нет.
Было тревожно. Мысли расстреливали меня вкруговую.
Алик убил Толика. Венгров принудил Алика убить Толика. Принудил или попросил, непонятно, но ясно, что тот долбоящер согласился. Толик умирать не хотел… и это нормально, чему я удивляюсь? Объяснимых причин для убийства Толика у Венгрова не было, так Алик сказал. Но можно ли опираться на то, что он трындит там себе под нос? Не знаю. Хотя если бы кто и разобрался в истинной картине, то именно Алик. А он поясняет, что Венгров, помимо философствований на тему законов пространства и времени, еще и культивирует жертвоприношения, и это вот вообще никак не сходится с его образом ученого. Хотя и свободный секс, который он развивает в своем особняке, тоже не казался сам собой разумеющимся.
Мои мысли меня доконают.
Я пробыл в компании с аквариумной рыбкой до вечера. И ни разу она не дала мне хоть сколько-нибудь дельный совет.
Надо найти Полину.
Лада, запрягай. Погнали.
Звонки в дверь оставались без ответа.
Я крутился около дома больше двух часов. Она не появилась.
Где ты? Где ты, моя принцесса?
Я нервничал.
И лишь мысль, что завтра пятница, давала мне надежду на встречу с Полиной. Она непременно придет в особняк.
Ее обязательно нужно увидеть.
30
Лада проезжала через ворота особняка профессора, и мне было не по себе, словно мы вторгались в поместье графа Дракулы.
Охрана на входе: черные костюмы, белые… да ну их к хренам.
Я получил свое: «Добрый вечер, Эдуард Валентинович», и вошел внутрь.
Полины нет. Гостей еще мало.
Буду ждать. Хорошо бы она появилась до босоногого умника.
– Рад вас приветствовать, Эдуард, – ко мне подошел Венгров и схватил мою ладонь.
– Здравствуйте, – я постарался сделать взгляд посуровее.
А он, как обычно, излучал добродушие, мирно лившееся через его черные глаза.
– Приятно, что вы стали моим постоянным гостем.
– А я вот кое в чем разочаровался, – не выдержал я.
– Прискорбно слышать. Уверен, это недоразумение. Полагаю, вы желаете со мной поговорить. Пройдемте в мой кабинет.
Я коротко кивнул. И пошел за ним.
Мы поднялись на пятый этаж и прошли в просторное помещение. Трудно было сказать, что здесь когда-то была гостиница. Высокие шкафы с книгами. Приличная мебель. Большой дубовый стол. Отдельный стол для совещаний.
– Пожалуйста, садитесь. Желаете что-нибудь выпить?
Я сел за стол, ничего ему не ответив.
– Вы ведь, кажется, виски любите? – Венгров открыл бар.
– Мне лучше минералки.
– Это похвально, – затянул он. – Я с 29 лет не употребляю ни алкоголь, ни табак, ни каких-либо иных гадостей. Всё дело в том, что я стал прислушиваться к своему телу и распознавать эти продукты как яд, я чувствовал ущерб. Я отчетливо, без условностей понял, что это отрава и она меня уничтожает. Пусть не мгновенно, как пуля в голову, а постепенно. В первую очередь травмирует мозг. Представьте, что ваш мозг – это космос, что это Вселенная.
Опять он за свое. Или это такое спланированное забалтывание? И что он думает, что так сможет загнать меня в транс и уговорить на то, на что я бы в жизни не согласился, будучи в здравом уме и твердой памяти? Так он с Аликом сделал?
– Она истлевает не сразу, а гаснут одна за другой звезды, рушатся межгалактические коридоры, стираются орбиты, сгорают планеты. Вот так гибнет космос, так гибнет мозг. А ведь только здоровый, неразъеденный мозг способен взаимодействовать со Вселенной. Употребление этих ядов – это форма самоуничтожения.
Профессор поставил передо мной высокий стакан и графин с прозрачной водой с пузырьками. Он сел напротив.
– Пришло время вас посвятить в еще один закон Вселенной. Я хотел рассказать вам о балансе. И мне известно, что кое-что о нем вы уже слышали.
Аличик-стукачок донес. Испугался, наверное, что я не так распоряжусь тайной исповеди, и попросил своего пастыря наставить меня на путь невыдачи брата. Одного осознания нашей дружбы ему не хватило. Придурок.
– В общих чертах, – буркнул я.
Венгров понимающе кивнул.
– Скажите, Эдуард, изменилась ли ваша жизнь с тех пор, как вы меня услышали?
Нет, так не пойдет. Это маршрут сбора лапши для ушей, мне не по пути. Оставь свои проповеди для тех, у кого свободного времени побольше.
– Вы убили человека, – процедил я.
Вот так! Обвиняю! Прямо в глаза! Сглотни слюну и звони дорогому адвокату. Один хрен тебе впаяют пятнашку, но ничего – выйдешь в свои юные 111 лет, еще вся жизнь впереди будет.
Профессор протестующе приподнял указательный палец.
– Это не совсем так. – Он взял графин с минералкой. – Позвольте, я налью вам воды, – и стал наливать в стакан.
Да хрен ты меня этим опоишь. Даже если там яд, принеси мне соль, нарезанный лайм и не убирай графин.
Вода достигла краев, а он продолжал лить.