– Кто же не знает наложницу императора? Да, много кто хотел бы узнать ее поближе…
– Передайте ей весточку, – попросил я. – Пусть постарается встретиться со мной…
– И что это тебе даст? Если думаешь, что…
– Просто передайте весточку, – повторил я с нажимом. – Ничего больше.
Он покачал головой, поднялся с сундука.
– Ну, если того желаешь.
Обернулся уже с порога.
– Когда я гляжу на все это, – он качнул головой, показавшись мне на мгновение беспомощным, – то мне мнится, будто на Империю пала злая судьба… Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить! – сплюнул он через плечо.
Потом вышел, не побеспокоившись даже кивнуть мне на прощание.
* * *
Злая судьба? Я даже думать об этом не хотел. Беспокоился лишь об одном: обоснованно ли Каппенбург подозревал Риттера? Я-то полагал: скорее всего, обоснованно, – поскольку вера в человеческие преданность и отвагу не была у меня слишком крепка. Особенно если речь шла о человеке вроде Хайнца Риттера. Я доверял ему настолько, чтобы знать: он не выдаст меня по собственной воле, но я и ломаного гроша не поставил бы на то, что он не даст любые показания, если его к ним вынудят.
Впрочем, это и понятно. Зачем бы ему бессмысленно страдать, если следователи при помощи палача в любом случае вытащат из него все, что пожелают? Если обвинения Каппенбурга справедливы, то Риттер ни сегодня, ни завтра в нашу комнатку не вернется.
Хотя, если подумать, легат и его брат могли поступить совершенно иначе. Хайнц возвратится ко мне и искренне признается, что был допрошен. Признается, чтобы не возбудить подозрений, поскольку нынче в замке допрошены уже десятки людей, и в самом факте не было бы чего-либо странного. Тем более ничего странного не было бы в допросе человека, который, во-первых, видел атаку, стоя рядом с императором, а во-вторых, как писатель – был одарен большей, нежели простой человек, фантазией.
Я думал и над тем, насколько я близок к аресту. Это могло произойти и через день, и через неделю, и через час. Все зависело от того, каким количеством времени располагают братья Верона и насколько серьезна их поддержка.
Конечно, человек добродушный и верящий в светлые стороны человеческой природы, полагал бы, будто Светлейший Государь не забудет, что я оказал ему услугу, спасши жизнь.
К счастью, я не был ни добродушным, ни тем, кто верил в светлые стороны человеческой природы. Подобный здравый подход к миру и ближним позволял мне не разочароваться слишком сильно.
Если раньше или позже всякий нас предаст, единственное, что мы можем сделать, – угадать, когда час предательства наступит, или опередить предателя. Увы, здесь и сейчас я мог лишь ждать, пока важные игроки передвинут на шахматной доске пешку с вырезанным на ней именем Мордимера.
* * *
Риттер вернулся заполночь. Под хмельком, но не пьяный.
– Допрашивали меня, представляете? – закричал с порога.
«Значит, я угадал», – подумалось мне.
– Догадывался, – пробормотал я ему.
– Но что я там знаю… – Он свалился на матрац подле меня. – Напьемся?
– Отчего бы и нет, Хайнц. Но – рассказывайте.
– Да что там рассказывать? – Он глотнул из баклажки, потом подал ее мне. Как мне казалось, говорит он слишком громко. – Туман видел? Крылья демонов видел? Паутину на конских копытах – видел? И всякое такое…
– Ну и?
– А что мне было делать? Сказал, что никогда не буду противиться решению нашей святой Церкви, – захохотал он. – Ну, пейте, пейте, да будем спать.
Мы выпили баклагу до дна.
– Доброй ночи, господин Маддердин, – сказал он так громко, словно лежал в другой комнате, а не на том же самом матрасе.
– Спокойных снов, Хайнц, – ответил я.
Несколькими молитвами позже я услыхал, как Риттер подползает ко мне. Почувствовал его дыхание на своей щеке.
– Я вас предал, – прошептал он. – Сказал им все, что хотели.
– И что именно? – я повернулся с боку на бок и теперь тоже говорил ему тихо и на ухо, отчего мы в тот момент наверняка казались алчущими близости любовниками.
– Что вы волшебник, еретик, богохульник и содомит, – пояснил он, а я скривился при последнем слове, хотя в темноте этого никто не мог увидеть. – Что вы проклинали нашу святую Церковь и милостивого Господа, что вы были шпионом палатина… – Он сглотнул. – Они меня пытали…
– Да неужто?
– Ну, не до конца, – снова прошептал он. – Показали мне инструменты и объяснили, как те действуют…
– Вы правильно поступили, – кивнул я.
– О чем это вы? – наверняка он не думал, что услышит из моих уст такое.
– Вы правильно поступили, – повторил я. – Так или иначе, они вытянули бы из вас все, что хотели, только вот тогда бы вы не вышли оттуда на своих двоих. Вы никак не смогли бы мне помочь. И я бы сердился, поступи вы как-то по-другому.
– Правда, правда? – не мог поверить он собственным ушам. – Вы не обижаетесь? Не желаете отомстить?
– Господин Риттер, – я похлопал его по плечу, – вы сошли с ума? Разве положение мое хоть немного изменилось бы, когда б вы позволили замучить себя до смерти? Подумайте минутку. Будьте искренним и лояльным к новой власти – тогда, быть может, останетесь в живых.
Хайнц все же оказался человеком чести. Подлый человек никогда бы не признался в том, что сделал. А ведь он рисковал. Во-первых, вызвать мой гнев, а во-вторых, – что я выдам допрашивающим, что он раскрыл их интригу. Он не вел себя как герой, вот только героев в наши подлые времена не найти. После известных героев остаются склепы либо курганы, а после неизвестных – круги на воде либо яма в земле. А за яму в земле умирать не стоит…
И еще – я свято верил в слова, которые произнес пред лицом Светлейшего Государя. В слова, гласившие: «смельчаки не живут вечно, но трусы – не живут вообще». Вот только порой приходится выбрать подлую жизнь, чтобы когда-нибудь, в будущем, получить шанс на героическую смерть. И нужно знать, когда оставаться достойным удивления героем, а когда – лишь жалким глупцом. И Риттер знал разницу.
Вот и чудесно.
* * *
Каппенбург управился. На следующий же день меня ждало известие от Эньи – вечером доверенная служанка должна была провести меня в ее комнаты.
Убийца ждала меня, одетая лишь в длинную белую ночную рубаху. Волосы ее были распущены, сама же она возлежала на высокой постели с балдахином. Держала в руках кубок из чистого золота, инкрустированный драгоценностями.
– Приветствую, мой инквизитор, – сказала чувственно. – Что же настолько важное случилось, что ты просишь меня о встрече? Неужто тебя охватило неугасимое желание? – Она огладила себя по груди с ироничной усмешкой. – Или дело в другом?