– Мааамочкааа!
– Все эти пафосные знаменитости, которые берут по десятку человек из детских домов – просто показушники! Попробовали бы они родить своего и воспитать в пятиэтажной картонной коробке в городе с средней зарплатой ниже прожиточного минимума!
– Мааамочкааа!
– И это только начало! Что будет потом, в школе? В институте? На работе? Да, ребенок подрастет, но останется ребенком для меня! Вдруг ему потребуется моя поддержка или ласковое слово, в меня не будет рядом? А потом…
Я вздрогнул от громкого шлепка, за которым последовала тишина. Эс села на свое место и важно скрестила руки. Мадам с обалдевшим видом потирала ладонью щеку, а ее отпрыск остановил производство дополнительной хромосомы в своем теле и вылупил на нас глаза котов экзотов. Эс дала ей леща? Отличная работа!
Записная книжка, пункт первый: «Во все людные места брать с собой девушку, чтобы она могла сделать то, что тебе запрещено».
Образцовая мать хотела было сказать что-то еще, но, на всякий случай, проглотила и отвернулась в сторону.
Прозвучал третий звонок.
После него прошло, примерно, полчаса перед тем, как я очнулся от полного коматоза в плане погружения в происходящее, потому что Эс взяла меня за руку. Маленькая теплая ладонь с серебряным кольцом на пальце эхом отражала пульсацию моего сердцебиения. Уже менее внимательно, но я продолжил смотреть, пытаясь сформулировать саму канву:
В самом начла были два человека в центре круга. Поначалу значения этому я не придал, но теперь задался вопросом: «Что они символизировали»? Может, инь и ян, говорящие о гармонии противоположностей. О посыле разного толка, что дает каждый из нас, но иногда прислушивается к остальным. Может, их положение тел, что лежат на крутящемся диске свидетельствует о нерожденном ребенке, находящимся в чреве матери. Ребенке, не успевшем совершить ошибок, наделать глупостей, влезть в долги, пропитаться и погрязнуть в говне.
Может, каждый из нас является центром в огромной, пламенной, безумной карусели судеб и событий. У каждого из нас свои ценности, свое определение любви, дружбы, верности, счастья, свои внутренние голоса, что таятся во мраке, ожидая момента уязвимости – частичной или полной потери контроля сознания путем прикладывания орального отверстия к эликсиру настроения.
Тогда все становится на свои места: важное ранее перестает иметь какое-либо значение, а то, что действительно значимо, что таилось глубоко внутри и жаждало огласки, вырывается наружу, сметая ураганом лоск розовых очков, слепящих глаза. Пьяные хотят быть услышанными и понятыми, поэтому, на всякий случай, продвигают снова и снова свою точку зрения. И, какой разной она бы ни была, смысл доносится одинаковый – ты способен изменить себя и мир вокруг только тогда, когда ты сам поймешь, насколько тебе это нужно, когда ты продолжишь движение в пьяном угаре, шатаясь, спотыкаясь, падая, матерясь и вставая опять, когда придет истинное понимание того, что ты делаешь что-то не зря – тогда ты на встанешь на верный путь.
Спектакль кончается, зал начинает рукоплескать и дарить актерам цветы. Мальца тошнит на колготки Эс.
– Да чтоб вас всех! – побежала она из зала.
Я нагнал ее и подождал, пока выйдет из дамской комнаты.
– Ничего не говори, – сказала она, устремившись быстрым шагом к выходу.
С великим сожалением, мы покидаем театр и, неся в головах сильнейшее впечатление, медленно плетемся обратно в бар, всю дорогу сохраняя гробовое молчание.
Зайдя в заведение, в котором численность людей увеличилась вдвое, я ловлю улыбку бармена, которого, очевидно еще не отпустило после моего прошлого фиаско.
Наше место не было занято, поэтому мы успешно пилотировали на него свои тела и сделали заказ у, подошедшего враскачку, официанта.
– Ну, что скажешь? – таинственно спрашивает Эс.
– Было здорово, – говорю с приподнятым настроением. – Если следующие сеансы окулитуривания будут лишены череды препятствий, которые мне нужно будет перед этим пройти, то готов ходить на них хоть каждый день.
– Не хочешь поделиться своими похождениями?
– Но…
– Да, да, да. Я уже поднимала эту тему, которая ранее показалась мне неуместной для обсуждения, а теперь я снова противоречу себе, желая узнать, что с тобой случилось, – сказала она, покачав головой и закатив глаза.
– То есть, теперь я тоже могу взять у тебя интервью?
– Конечно, нет. Что за глупый вопрос?
– Вот уж действительно – ляпнул, не подумав.
– Все во многом зависит моего настроения на данный момент. Так что, когда-нибудь ты сможешь услышать мою версию, а пока не задавайся лишними вопросами о моем взбалмошном характере и просто смирись с тем, что имеешь.
– Но…
Она настолько укоризненно на меня посмотрела, что я забыл аргумент, которым хотел грамотно парировать.
– То бишь, о чем мы? – спрашиваю, надеясь на смену темы.
– Твоя история.
Не повезло.
– Если коротко – за сегодняшний день я побывал во всех местах этого города, которые бы, при иных обстоятельствах, ни за что бы посещать не стал, – говорю.
– Подробности?
– Да сколько еще я буду повторять одно и тоже? – спрашиваю у себя. – Мертвый кот, коробка с диктофоном…
– Что?! Мертвый кот? Какой ужас! – вскинула Эс руки.
Похоже, это действительно не на шутку ее встревожило.
– Да, об этом я тебе хотел рассказать, но то, что произошло после, делает смерть животного совершенно незначительной.
– Незначительной? Ты жестокий человек.
Если бы мое выражение лица поддавалось описанию, то звучало бы оно примерно так: «яркое чувство страдальческого недопонимания несогласованности в приоритетной и побочной задаче».
– Я его похоронил по всем правилам, можешь не переживать. Он попал в кошачий рай и насмехается оттуда над собаками, – говорю.
– Очень весело. Но я рада, что ты поступил именно так.
– Даже речь толкнул, а потом на этом деле меня поймала девочка.
– Что за девочка?
– Ее зовут Я.
– Ты ее надоумил?
– Сама решила. Не хотела произносить настоящего имени, потому что оно ассоциировалось с отцом.
– Тяжелое детство?
– Скорее, его отсутствие. Она выглядела поникшей, но после нашего разговора, который бы я назвал информативным ведением одностороннего диалога, она повеселела и даже понадеялась, что мы еще когда-нибудь пересечемся.
– Все возможно.
– При условии, что я пойду хоронить очередного кота.
На ее лбу клеймом вывелась надпись: «шути дальше и окажешься на его месте».