Достигнув бара, я влетаю внутрь, снося плечом дверь, спотыкаюсь и падаю на пол, удавшись виском.
– Ууу, сссука, – простонал я.
Бармен хихикнул, официант пожалел, что не успел вовремя включить видеосъемку на смартфоне, люди, находившиеся в первом зале, заразились равнодушием из прошлого кафе, а я, потирая колени и голову поплелся умываться в туалет.
Немного освежившись и приведя себя в порядок, я вбегаю в зал, сразу примечаю Эс на том же самом месте и усаживаюсь напротив нее.
– Привет! – здороваюсь, запыхавшись. – Дико извиняюсь за свое опоздание, такое больше не повториться, честно.
– Тяжелый день? – спрашивает она, осмотрев меня с ног до головы.
– Нечто вроде.
Переведя дух, я присмотрелся к ней тоже. По левой половине лица будто проехал трактор. Разбитая губа скрыта под темной помадой, синяки на скуле и подбородке замазаны тональным кремом, ссадина на брови пульсирует под черным цветом карандаша, а покрасневший глаз слегка оплыл.
– Кто это сделал? – почти прокричал я хриплым голосом.
– Неважно. Я не требую от тебя подробностей твоей истории, будь добр, и ты не расспрашивай о моей.
– Но…
– Никаких «но». Я не твоя девушка и имею право на секреты. Лучше объясни мне появление на твоем теле запаха женской туалетной воды.
– Они для того, чтобы скрыть неприятные носу оттенки до тех пор, пока я не доберусь до ванны.
Она подалась вперед и принюхалась. По лицу Эс было заметно, что она зря решила заговорить об этом.
– Не было времени вымыться? – спрашивает она.
– Не было. И сейчас нет, потому что мы идем совершать культурно значимое дело.
– Какое?
– Поход в театр, как ты и хотела, – говорю, достав из кармана билеты.
– Когда же ты успел их приобрести?
– Один знакомый поделился.
– Ты меня все больше удивляешь.
Я вскинул брови, как бы подтверждая свою значимость хотя бы в чем-то.
– Хорошо, не будем медлить, – сказала она, закинув через голову сумку.
Судя по скоплению народа, мы пришли вовремя.
На Бродвее я не был, но, пускай и голословно, могу сказать, что лучше театра вам точно не сыскать.
Он выглядел по-прежнему лучшего всего остального города. Позолоченная отделка, выписанная узорами, аутентично смотрелась с грамотными вкраплениями предметов интерьера – мебели на манер девятнадцатого века, различных декораций вроде полуразрушенного корабля, потертого пианино, трона из известного сериала, про который некоторые люди твердят: «неужели я единственный, кто его не смотрел?», и буфета, где кофе заправляли Ирландским виски.
В постановках обычно преобладала тематика именно этой страны, либо общеизвестная классика, но в этот раз они решили выступить с премьерой, совершенно новой для их стиля.
Спектакль назывался «Пьяные». Да, такая вот ирония надо мной и моей спутницей. Хотя сегодня я еще трезв, именно поэтому в первую очередь выпиваю пару стаканов специального кофе, угостив Эс тоже.
Прозвенел второй звонок, мы удобно расположились в центре зала и ждали, пока все соберутся.
– Мамочка! – послышался приближающийся детский плач.
Мы синхронно повернули голову в сторону издаваемого звука. И, когда этот ураган рева и всхлипываний стал продираться через наш ряд на единственные два свободных места около Эс, мы переглянулись, молча попрощавшись с приятным времяпрепровождением.
– Мамочка, я не хочу смотреть!
– Закрой рот, иначе запру под домашним арестом!
Они. Так их зовут в нашем мире. Старший из них – симбиоз из плохого и худшего, что осталось от воспитания родителей и плохой среды бытия. Младший – биоробот, под действием главного, медленно и планомерно совершающий психологическую атаку посредством отверстия в голове и, издаваемого оттуда, акустическим диапазоном, неизмеримым никакими приборами.
– Ну мааамочка!
– Молчать!
Чем думали контролеры, когда пропустили эту парочку? Чем она думала, когда повела его с собой, или, когда решилась рожать? Чем думал я, когда решил, что после всей произошедшей сегодня ахинеи меня оставят, наконец, в покое?
– Мамочка, пойдем домой!
– Сиди молча.
Пухлый паренек в футболке-зебре и его покровительница с нелепой прической и в перчатках, которые явной ей велики, были вылитой копией мамы и сына из семейки Адамс.
Он начал увеличивать громкость и стал дергать непутевую мамашу за край платья.
Эс явно не собиралась терпеливо ждать окончания средневековых пыток острыми, раскаленными звуками:
– Женщина, угомоните своего ребенка, Вы не в детском саду.
– Это кто тут женщина?! – Оно проявило признаки возмущения на фоне истошного хныканья.
– Вы. А теперь прикажите ребенку остановиться, либо я попрошу, чтобы Вас выпроводили.
– Что ТЫ имеешь против моего ребенка? Да, крикливый. Все дети кричат. Он для тебя недостаточно умный, красивый, смешной? Ну, ИЗВИНИТЕ, что не угодила! У самой-то, наверно, вундеркинд!
– Не довелось обзавестись.
– Посмотрите, какая самодостаточная! Детей у нее нет! Были бы – поняла, каково это – не иметь возможности выйти из дома без него!
– Вообще-то…
– И не надо меня перебивать! Может, у меня нет возможности оплачивать няню? Может, мой бывший муж оставил нас ни с чем и не платит алименты? Может, у меня кредит висит на крупную сумму, которую я покрою лет так через двадцать? Хоть над чем-нибудь из того ты задумывалась, прежде чем предъявлять претензии?
Я молча сидел, упершись локтями в ноги, рассматривал родинку на залысине у мужчины предо мной и ждал вступления в силу закона, разрешающего в таких случаях брать особь за ухо и выводить из помещения без последствий для себя.
– Эс, ты же знаешь, что это бесполезно, – говорю вполголоса.
Они услышали меня своими локаторами:
– Что значит бесполезно, молодой человек? ВЫ хотите сказать, что Я не умею вести беседу?
– Охотно верю, что умеете, но давайте отложим эту беседу на никогда, идет? – спросил я и повернулся в профиль.
– Не смейте от меня отворачиваться, я не договорила!
Они действовали слаженно. Один усердно упражнялся в стонах и воплях, разлагая на составляющие клетки ушных перепонок, другая грузила флэшбэками из своей нелегкой жизни.
Через какое-то время мелкий повернулся, опушим от слез, лицом к Эс и начал орать в ее сторону:
– Мааамочкааа!
– Я еще раз повторяю: воспитывать ребенка одной – невероятно сложная работа! Даже не знаю, как у меня все удается!