Двадцать пять лет на Кавказе (1842–1867) - читать онлайн книгу. Автор: Арнольд Зиссерман cтр.№ 65

Плоскость и предгорья составляли богатейшую, щедро награжденную природой часть края. Пшеница, рис, шелк, виноград, всех родов фрукты родятся в изобилии без особого труда благодаря жаркому климату при обилии воды. Главнейшие продукты сельского хозяйства – рис и шелк.

В обвитых плющом и диким виноградом лесах, густой полосой тянущихся параллельно Алазани, водились стадами дикие козы, кабаны, лисы и в огромном количестве шакалы; фазаны, перепелки, дикие курочки, большие голуби сотнями вспархивали из колючих кустарников и густых бурьянов; в предгорных лесах водились во множестве куницы-желтобрюшки, олени и медведи. По Самуру же, где каменистая почва и совершенно горный характер природы были малоудобны для хлебопашества, жители водили в больших размерах стада овец, которых на зиму перегоняли на южный склон хребта и за Алазань, в Самухские степи, не знающие зимы и известные своими пастбищами.

Близ аула Элису был большой ключ горячей щелочной воды.

Таковы были естественные богатства этого владения, которое в других руках и при других условиях могло бы быть обетованной страной, а между тем в мое время было театром разбоев и всякого беспокойства. Исторические сведения, какие мне удалось собрать, не были обширны, они заключались в том, что при нашествии мусульманского полчища во время калифов в этот край, населенный грузинами, они при содействии горцев, пользовавшихся случаем грабить, были покорены и обращены в исламизм; затем между ними поселились выходцы из ближайших мусульманских областей и часть лезгин, и из этого составилось отдельное владение, отданное одному из знатнейших арабских предводителей со званием наследственного султана. Название Или-су (многоводие) дано ему или потому, что главный аул носил уже это название, или вообще потому, что в этой местности так много источников, речек и родников.

Управление султанов было чисто восточное, деспотическое, с правом смертной казни, к которой, впрочем, прибегали редко, особенно последний султан Даниель-бек, но отсечение рук, носов, выкалывание глаз, отрезание языка практиковались довольно часто. Большая часть лучших земель принадлежала султану и бекам (дворянам), и меньшинство аулов жили на собственных землях; жившие на владельческих были обложены оброками, разными повинностями и работами, а собственники должны были выставлять известное число конных нукеров к султанскому двору и в случае надобности в милицию. Султан разбирал жалобы, безапелляционно решал все дела и споры, налагал взыскания, собирал в свою пользу штрафы, составлявшие крупный доход. Такая самостоятельная власть в течение долгих лет, большое богатство и родство с самыми знатными домами в Дагестане – аварскими и казикумукскими ханами приобрели Элисуйскому дому почетное положение между горцами и вообще между населением Закавказья, усиливавшееся еще и потому, что за преданность русскому правительству султаны, особенно последний, получали щедрые награды, ордена, генеральские чины и прочее. Для нас, по крайней мере до поры до времени, такое положение этого владения было как нельзя более выгодно. Благодаря сильному влиянию султана ни религиозный фанатизм, принявший такие широкие размеры в руках Кази-Муллы и Шамиля, ни национальная враждебность мусульман к грузинам и их покровителям русским не проникали не только в Элисуйское владение, но даже и в соседние части Закатальского округа и даже Нухинского уезда, по крайней мере никакими явными признаками они не обнаруживались. Спокойствие, невзирая на весьма ограниченное число войск в этой местности, не нарушалось, и гражданское управление могло рассчитывать на постепенное развитие. Но печальные события 1844 года, о которых я уже рассказывал выше, разом опрокинули все это положение дел. Гордый аристократ, самостоятельный владетель, русский генерал Даниель-бек из-за каких-то мелочных неудовольствий с начальством должен был бежать к презираемому им и считаемому горским байгушом, то есть нищим, Шамилю и за особую милость считать звание его наиба над несколькими нищими лезгинскими аулами – из преданного слуги русскому государству он превратился в его заклятого врага; спокойствие и даже благосостояние обширной страны были потрясены.

Да, мы таки достаточно порадели в пользу мюридизма и немало делали, чтобы продлить борьбу на многие десятки лет. В 1840 году довели до восстания Чечню, и она передалась бездомному беглецу, разбитому в Дагестане. Тогда Шамиль, по-видимому безнадежно потерявший власть и значение, вдруг превратился в грозного повелителя всех воинственных племен, а мы, не уразумев всей серьезности положения дел, с какой-то апатичной бездеятельностью довели до катастрофы 1843 года, когда горцы взяли у нас одиннадцать укреплений, истребили их гарнизоны, приобрели огромные запасы артиллерии, снарядов и, главное, небывалое до того нравственное преобладание над нами. В 1844 году, в то самое время, когда целая тридцатитысячная армия наша под начальством двух корпусных командиров не решалась атаковать Шамиля с его пятнадцатитысячной толпой, дерзко вызывавшего нас на бой (на Буртунае), вдруг бунтует элисуйский султан, переходит к неприятелю и если не фактически, то нравственно подчиняет ему половину Лезгинской линии от Белокан до Нухи, в ближайшем соседстве с Грузией и Тифлисом… Какое торжество для Шамиля, для мирюдизма! Какое ликование в мусульманском мире!

Более подробное изложение всех этих событий с их печальными последствиями не входит в рамки моих личных воспоминаний, и потому возвращаюсь к прерванному рассказу о положении Элисуйского владения, в каком я застал его в конце 1848 года.

Первое время после погрома Даниель-бек очутился в безвыходном положении. Лишенный богатства, значения, очутившийся в необходимости вести более чем скромную жизнь в суровой горной местности, униженный высокомерными приемами Шамиля и презрительным обхождением его приближенных, которых он, аристократ, еще недавно считал недостойными предстать перед свои высокие очи, Даниель-бек, очевидно, был так подавлен, что предался полной апатии и отчаянию. Человек небольшого ума, он не мог вдруг уяснить себе подробно своего положения и определить наиболее подходящий план действий. Это и было причиной, что в первое время после его бегства особенно дурных последствий на правом фланге Лезгинской линии и в Элису не оказывалось. С нашей стороны ограничились введением русской администрации, то есть назначением пристава, да собиранием доходов с имений султана и нескольких бежавших с ним беков, и затем считали дело «подлежащим сдаче в архив». И хорошо, что так случилось, а то в 1845 году, когда для известной экспедиции к Дарго была отвлечена значительная часть войск, и даже генерал Шварц с остатками свободных батальонов был выдвинут за хребет к верховьям Аварского Койсу, обнаженная от военных прикрытий плоскость между Закаталами и Нухой могла представить султану весьма удобное поле действия и наделать нам немало трудно исправимых бед.

Между тем султан посредством щедрых приношений – частью из захваченных с собой сумм, частью из доставлявшихся тайком пожертвований элисуйских приверженцев – успел приобрести уже некоторое расположение и доверие Шамиля, получил в управление несколько горских обществ, соседних с Горным Магалом по реке Самуру, и, как бы проснувшись от своей апатии, стал проявлять свою деятельность. Прежде всего он возобновил свое влияние на Горный Магал, совершенно изолировал его от нас, так что эта часть только считалась нам покорной, а в сущности она всецело была в руках неприятеля; ни пристав и никто вообще из русских туда не смел показываться – для этого потребовалось бы самостоятельное военное прикрытие. Посредством жителей этого Магала и нескольких бежавших с ним элисуйцев Даниель-бек вошел в деятельные сношения со всем своим владением и исподволь возобновил там свое полное влияние. Чего не сделали в этом случае обаяние прежней безграничной власти, страх жестоких наказаний посредством приверженцев, возбужденный муллами религиозный фанатизм и обычная ненависть к русским, то довершила наша беспечность, наша близорукая бездеятельность, привычка опираться исключительно на могущество штыков, и то уже в последнюю, так сказать, минуту, а отчасти и неизбежные злоупотребления.