Двадцать пять лет на Кавказе (1842–1867) - читать онлайн книгу. Автор: Арнольд Зиссерман cтр.№ 63

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Двадцать пять лет на Кавказе (1842–1867) | Автор книги - Арнольд Зиссерман

Cтраница 63
читать онлайн книги бесплатно

Я ночевал на станции, а на другое утро явился ко мне помощник милиции-поручик Гаджи-ага (ни слова по-русски не говоривший), с ним словесный переводчик молодой армянин Вермишев и конвой казаков и нукеров; вместе с тем прибыли старшины (кевхи) ближайшего аула Алмало, сказавшие при этом случае длинное приветствие, переданное мне довольно плохим русским языком; смысл речи был обыкновенный в таких случаях: разные комплименты, надежды на милость, наконец, просьба принять проездом через их аул скромное угощение.

Я поблагодарил за поздравления с приездом, милостей-де никаких оказывать не в состоянии, а чтобы нам не пришлось ссориться, я их прошу исполнять немедленно и в точности мои распоряжения; от хлеба-соли же, понятно, не откажусь.

Затем, переправившись на пароме через Алазань, мы сели на коней и через полчаса приехали в Алмало – огромный, богатый аул с населением около трех тысяч душ.

Хотя и в Тифлисе, и в первый приезд в Закаталы я достаточно насмотрелся на татар и слышал их речь, но теперь, очутившись вдруг лицом к лицу с целой толпой этих смуглых, почти оливкового цвета лиц, с крашеными рыжими бородами, вслушиваясь в совершенно непонятный мне говор, я с особым интересом стал вглядываться и в физиономии, костюмы, манеры, и в общий вид аула, и в женщин, полустыдливо выглядывавших из-за дверей и углов саклей, не удержавшихся от любопытства взглянуть на теза мауравы (новый пристав), да еще такого молодого. Везде и во всем замечались особенности: никакого малейшего сходства с горцами; в костюме, лошадиной седловке и оружии некоторое сходство с грузинами. Устройство саклей напоминало Кахетию: врыты они в землю, что спасает от жаров; заметно было гораздо большее благосостояние, чем у грузин. Угощение было для меня новостью: главную роль играли пловы, то с барашком, то с фазанами, с курами, с черносливом, разные шашлыки (кебаб), кислое молоко с чесноком, мед, сладкие печенья и прочее. Перед обедом обносили кувшины с теплой водой, тазы и полотенца для мытья рук – обычай очень хороший, ибо все и всё едят руками; после обеда опять тоже полоскались рты и мылись обмаранные жиром пальцы. Сидеть, поджав ноги, есть руками и некоторые тому подобные мелочи были мне давно не новостью, и потому я очутился не совсем в неловком положении новичка, что обыкновенно вызывает в азиатцах пренебрежительную иронию; но незнание языка, после того как я привык в Тионетах быть между туземцами как свой, показалось мне таким стеснительным и щекотливым, что я тут же твердо положил приняться за изучение татарского языка, который, как я уже знал, во всем азиатском мире так же распространен, как в Европе – французский.

На тридцативерстном расстоянии от Алмало до Каха пришлось проехать еще через два аула энгилойцев [11]; также встречали меня старшины с приветствиями и приглашениями обедать, но я отказывался и в сумерки, наконец, приехал в свою резиденцию Ках – большой аул со смешанным населением: часть татар, часть энгилойцев; близ дома, занятого управлением пристава, – базар, большая площадь, кругом застроенная каменными лавками, в которых почти исключительно торговали армяне, преимущественно из Нахичевани, они снабжали жителей всякими мануфактурными и красными товарами, а сами обменивали и закупали шелк-сырец, главный местный продукт, который с большими барышами сбывался через Тифлис в Москву.

Дом оказался двухэтажный, построенный на полуевропейски лад. Внизу помещались канцелярия, переводчик и писец; наверху – я. Большой двор с землянками для рассыльных и казаков, с конюшнями и какой-то каморкой для арестантов примыкал к большому саду, в котором преобладали старые тутовые (шелковичные) деревья: посреди двора стояло огромное тенистое дерево, под ним несколько скамеек, и тут весь день толпились рассыльные, жалобщики, просители или просто праздные любопытные, в надежде услышать какую-нибудь новость (хабар), до которых восточный человек так падок, и бежать на базар рассказывать с таинственно важным видом и прибавлениями. Под этим деревом производил я большей частью разбирательства, суд и расправу.

Штат мой составляли два помощника: один – встречавший меня в Алмало Гаджи-ага и другой – поручик Магмуд-ага, да кроме словесного еще письменный переводчик (мирза), письмоводитель, десять или пятнадцать конных нукеров (рассыльных) и команда донских казаков.

За изучение языка я взялся ретиво и самым практическим, уже раз оправдавшимся для меня способом; успех был такой, даже для меня самого неожиданный, что через четыре месяца я мог довольно свободно объясняться, а еще через три-четыре я уже говорил как истый татарин и произносил целым обществам грозные спичи. Впрочем, язык татарский гораздо легче грузинского и по более простым изменениям слов при спряжениях и склонениях, и по выговору. Язык очень звучный, мужественный. У грузин есть поговорка: «Всякий язык имеет свое особое назначение, а именно: персидский – для сношений с важными людьми, татарский – для войны и охоты, грузинский – наедине с хорошенькой женщиной, а армянский – в неудобных местах». Грамота татарская (арабская) зато чрезвычайно трудна и требует долгого, усидчивого изучения, я дошел в этом до умения написать несколько слов, так как писание вообще легче, чем чтение; на более серьезное занятие не хватало времени.

Исподволь перешел я от своего черкесского костюма и оружия к туземному татарскому; стал ходить в кошах (полубашмаки на высоких каблуках), стал курить кальян вместо коротенькой горской трубочки – одним словом, не прошло двух-трех месяцев, я был уже и здесь свой человек, да в этот раз все давалось мне гораздо легче, чем в начале пребывания в Тионетах, а при знании языка становится уже делом нетрудным и ближайшее ознакомление с бытом, характером, наклонностями и взглядами народа, все как-то само собой объясняется и чрезвычайно облегчает исполнение административных обязанностей.

В первое время занятия мои ограничивались главнейше выслушиванием и разбирательством нескончаемых жалоб и просьб. Азиатцы вообще, а татары, имеретины и пшавы в особенности, страстные тяжебщики и как будто удовольствие себе доставляют, шляясь по всем начальствам и судам, а уж как где прибудет новый начальник, то чуть не все народонаселение обязанностью считает перебывать у него и заявить какую-нибудь просьбу. То же было и со мной. Большинство жалоб оказывалось уже давно разобранными и решенными прежними начальниками или вовсе неосновательными и т. п. Разбирательства велись словесные, нигде не записывались, и потому, понятно, нельзя было проверить, разбиралась принесенная жалоба уже прежде или нет; а между тем всякий новый начальник как-то невольно с особым усердием оказывает жителям внимание и спешит по их жалобам делать нужные распоряжения; в большинстве случаев выдавался просителю на руки письменный по-арабски приказ к старшине: «Если-де жалоба справедлива, немедленно удовлетворить, а если явится спор, то разобрать при посредстве двух-трех ахсахкалов, то есть белобородых (почетных стариков), и стараться о примирении или выслать всех со свидетелями ко мне». В некоторых случаях приказ посылался с нукером, который должен был настоять на скорейшем исполнении, или командировался один из помощников, а в более важных ездил я сам. Впоследствии, когда часто стали оказываться такие жалобы, которые уже давно были окончательно разобраны, я объявил, что всякий подобный жалобщик будет строго наказан, некоторых и действительно продержал в кутузке – результат вышел хороший.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию