Снова, как и в поселении, она повела его по переулку, только теперь у здания в конце вместо двери зиял чёрный прямоугольный провал.
Два этажа, кружево фронтонов, эркер, широкое крыльцо – дом явно раньше принадлежал кому-то богатому. Забросили его, видимо, недавно – в некоторых окнах ещё оставались стёкла.
– Что это за место? – спросил он.
– Дом для необычного семейства.
Внутри за жизнь ещё цеплялись хлопья краски – карминовые на стенах, бирюзовые на перилах лестницы, остатки румян на лице старухи. Лена присела на корточки у камина, а Шэй остановился у одного из ещё целых окон. Оно обрамляло скромные деревенские красоты: последние яблоки на дереве, брызги зелени, уцелевшие в пожарах осени, тонкую, позолоченную купальню для птиц.
– Так где же жильцы? – спросил он.
– О, вы встретитесь с ними через минуту. Не хотите чаю? Я припрятала здесь хороший дракирийский чай.
Она встала и направилась в соседнюю комнату – Шэй услышал, как она возится с чем-то, возможно, бросает дрова в печь. Он взглянул на лестницу. «Неужели кто-то живёт на втором этаже?» Но изнутри дом казался таким же заброшенным, как и снаружи.
Когда он прошёл вслед за Леной, низенький коричневый чайник уже шипел на потрескивающем огне. Локоны её волос струились, как дым, и в голой комнате, рядом с распалённой печью, она была похожа на первобытную стихию во плоти, на которую Шэй изо всех сил старался не таращиться.
Из кухни был виден крошечный сад, а в тени у стены ютились пять силуэтов. Шэй прошёл мимо Лены и высунулся из того, что осталось от окна.
Пятёрка садовых гномов с лимонно-зелёными от мха улыбками. Фигурки поменьше примостились между большими, из-за чего компания казалась почти живой, застывшей в движении.
– Это и есть семейство?
– Похоже, правда? Я иногда воображаю, что здесь жила настоящая семья, парочка детей, бабушка, скандальная тётка. Хорошо, должно быть, по вечерам сидеть снаружи, потягивать чай, слушать болтовню остальных.
Он вспомнил поселение и её слова: «Спасибо, что помогли мне почувствовать себя как дома».
– Вам не особо нравится жизнь в замке, да?
Она двумя пальцами отбросила волосы назад.
– Думаю, вы и так знаете ответ. И я понимаю, что не смогу вечно приходить сюда. Рано или поздно кто-нибудь переедет в этот дом. Перекрасит стены, обставит всё мебелью, может быть, заложит это окно. Хотя бы у тех малышей появится компания.
Чайник засвистел.
– Домам не приходится выбирать, кого любить.
– Даже меньше, чем людям. Это я и хотела сказать, Шэй. – Я понимаю, что вы чувствуете. Я понимаю, каково это – быть чужой.
– Мне никогда особенно не нравилось моё имя, – сказал он. – Но, когда его произносите вы, оно звучит сносно.
Она засмеялась:
– Только не говорите, что у меня акцент.
Они молча пили чай, глядя на гномов и на стену за ними, превратившую полоску травы в потайной сад.
– Чем вы ещё занимаетесь в свободное время? Кроме того, что навещаете это место?
– Я хожу на охоту.
Должно быть, в чае дракири что-то было, потому что Шэй вопреки себе сказал:
– Не желаете поохотиться вместе?
Она опустила свою чашку и уставилась на танцующий огонь.
– Может быть, завтра.
– Благодарю вас за чай, миледи. Я буду ждать.
Проходя мимо окна с яблоневым деревом и позолоченной купальней для птиц, он почувствовал надвигающиеся перемены, но снаружи мир оставался прежним, с пылью на решётчатых окнах, с тем же самым замком, с той же далёкой башней.
Он вышел из переулка и направился прямиком в таверну.
3
Выпивка не исцеляла раны, но притупляла чувства.
Она возникла у него на пороге, одетая в серый охотничий костюм, и, хотя керосиновый привкус бренди всё ещё разъедал ему рот, он улыбнулся.
«Идём?»
«Конечно, конечно», – всё было хорошо. Комната не кружилась, так что алкоголь, видимо, был разбавлен водой.
Всего пять километров спустя, на полпути от замка до поросшего лесом косогорья, Шэй осознал, как сильно ошибся.
– Всё в порядке? – голос Лены раздался откуда-то справа.
– Да. Кажется.
Он слышал эхо в собственных словах, словно они доносились со дна огромного жестяного таза; мир вокруг проносился мимо, меняясь, подстраиваясь под изгибы и повороты тропы, по которой они ехали.
– Нужно двигаться быстрее. – Её голос окутывал Шэя, как шарф, сорванный и подброшенный ветром. – Наш олень убегает.
На него волной накатило головокружение.
«Кажется, я сейчас упаду».
Он упадёт, Бриэль падёт, башня упадёт, его карьера в последний раз дёрнется в предсмертных судорогах.
Деревья впереди расступились – из-за них, словно в ответ на его мысли, на него уставилась гигантская башня, синеватая в дымке.
«Я тебя ненавижу, – подумал он. – Я ненавижу тебя, все триста метров камня и металла, твои порталы для баллист и угольки маленьких миров, разбросанные по спиральной лестнице – как же я всё это теперь ненавижу».
Лена встала в стременах.
– Вот он!
Их добыча – серый изгиб под костяной короной – выскочила на поляну впереди.
Какой-то миг существовал лишь олень, башня и прекрасная женщина, прижимавшаяся к шее лошади и что-то кричавшая против ветра.
Затем олень исчез.
«Ну всё, они точно что-то подмешали в бренди».
Олень исчез, словно ухнул в слепое пятно глаза, но так и не показался с противоположной стороны.
Шэй сообразил, что ему это не привиделось, когда конь Лены взбесился. Он пустился в дикий, беспорядочный танец, взбрыкивая и становясь на дыбы, как игрушка-качалка, тряся головой так, что казалось, что он виляет собственным телом.
Лена натянула поводья.
«Ей нужно спешиться». Он сказал это вслух? «Лена, Лена, вам нужно…»
– Слезайте с коня!
Конечно же, она не послушала. Она отклонилась назад, упёрлась в стремена, натянула поводья сильнее; грива коня казалась тёмным отражением волны её собственных волос.
Шэй пустил свою кобылу в галоп.
– Слезайте!
Она всё равно не послушала. И когда он оказался достаточно близко, чтобы схватить её за руку, стряхнула его.
– Слезьте с него!
Сейчас сила дракири вдвойне работала против неё: она позволила ей стряхнуть с себя Шэя и ещё больше напугала коня – племенной скакун, видимо, предпочитал более лёгкую, человеческую руку.