Жизнь Бунина. Лишь слову жизнь дана… - читать онлайн книгу. Автор: Олег Михайлов cтр.№ 121

Пришли тогда Тэффи и Георгий Адамович… Гостей было много, ну, наверное, некоторые пришли ради русского стола, но общая нота была хорошая, искренняя. Бунин ел с аппетитом да приговаривал: «Хорошая большевистская колбаска!»

Опять зашел разговор о возвращении на родину, я прочитал свою поэму об эмигрантах, может быть, надо было выбрать что-нибудь другое, получилось немного прямолинейно. Ну да слово не воробей…

Перед моим отъездом в Москву Бунин просил уладить кое-какие дела его с Гослитиздатом. Настроение у него держалось, в основном, прежнее. До меня доходило, что Алданов сильно накручивал его против большевиков, но старик все-таки не уклонялся от встреч, видно, оставалось чувство недосказанного. Незавершенного.

А когда я воротился в Москву ‹…› как раз взяли в оборот Зощенко с Ахматовой, так что Бунин «отпал» само собою. Само собою, – повторил Симонов».

И конечный вывод:

«– Нет, – уверенно произнес Симонов, – в Россию он не вернулся бы. Это чепуха, – повторил Симонов свою мысль, – что он пересмотрел позицию. Ничего он не пересмотрел. Да и не мог пересмотреть».

Однако политическая репутация Бунина в глазах «правых» была подорвана, стойкий стереотип сохранялся. На восьмидесятилетие писателя «главный» журнал непримиримой послевоенной эмиграции «Возрождение» (наследник одноименной парижской газеты) откликнулся горькими словами:

«С прискорбием приходится отметить, что И. А. Бунин в последние годы отдалил себя от значительной части российской зарубежной общественности. Это привело к аномалии, в силу которой инициатива чествования на дому болеющего писателя оказалась в руках людей и организаций, несомненно чуждых ему по духу».

Но тут же следовала оговорка:

«Нам приходилось уже не раз говорить, что автор «Окаянных дней», по существу, конечно, не изменился и не примирился с насильствующим Россию политическим режимом, против которого так ярко выступал в прежние годы. Недаром «Фигаро», помещая приветствие юбиляру, написанное нобелевским лауреатом Франции Андре Жидом и отмечая неоднократные попытки правительства СССР «соблазнить писателя», напечатал строки: «Бунин вправе думать, что ‹…› благородством своего изгнанничества он, так же как и своим творчеством, спас душу своей Родины и русского народа».

Между тем для многих полной неожиданностью явилась его книга 1950 года «Воспоминания» – по резкости оценок, не только литературных, но и политических, напоминающая Бунина 1920-х годов, Бунина «Окаянных дней».

3

Написанная с исключительной силой и блеском, книга «Воспоминаний» включает, наряду со светлыми страницами (портреты Л. Н. Толстого, Чехова – которому, как и Толстому, Бунин посвятил специальную, незавершенную работу, – Рахманинова, Эртеля, Джером Джерома), очерки-памфлеты, исполненные язвительности и сарказма. В советскую пору главы эти либо вообще не публиковались у нас («Горький», «Маяковский», «Гегель, фрак, метель»), либо печатались в усеченном, искажающем общий смысл виде («Третий Толстой», «Автобиографические заметки»). В свое время, как член редакционной коллегии Собрания сочинений Бунина в 9 томах, А. Т. Твардовский писал заведующей редакцией русской классической литературы издательства «Художественная литература»: «Решительно не помещать очерки-портреты А. Толстого и М. Волошина в таком изуродованном виде, – нет так нет, а то что же: один очерк урезан наполовину, другой на две трети. Это невозможно». Протест не подействовал. Искромсанные цензурными ножницами очерки появились в заключительном, девятом томе этого собрания, а затем, уже в 1988 году, в том же самом искаженном виде были перепечатаны (несмотря на протесты автора этих строк как члена редакционной коллегии) в шестом томе бунинского собрания.

Читатель, конечно, обратит внимание на крайний субъективизм многих бунинских оценок. Задолго до Октябрьского переворота сложилась строгая эстетическая система Бунина, и в этом смысле его речь на юбилее газеты «Русские ведомости» в 1913 году мало чем отличается по резкости тона и неприятию «новой» литературы от позднейших очерков и статей. Но, обвинив современную ему литературу в болезненном упадке, он теперь одним из главных критериев в оценке того или иного писателя ставит его отношение к событиям 1917 года. Бунин и ранее не принимал В. Маяковского, А. Блока, С. Есенина. Но после «Мистерии-буфф», «Двенадцати», «Инонии» и «Сорокоуста» он выступает против них с последовательной, бескомпромиссной враждебностью.

Сам признавая близость некоторых собственных исканий европейскому модернизму (намеченная им параллель с Прустом), категорически отвергая определение его творчества как «реализм», Бунин оставался верен своему стойкому отвращению «нашенского» декаданса, даже если речь шла о величинах самых значительных; здесь он был последователен и шел до конца.

16 мая 1936 года писал П. М. Бицилли: «Ремизов составляет по областн‹ым› словарям и вообще «из книг сличает», как говорят у меня дворовые в «Святых», никогда не существовавший и не могущий существовать мерзейший русский язык, где еще и сам выдумывает гадкие и глупые слова – уже за это одно надо его ненавидеть. «Один из величайших русских поэтических гениев» Блок – пусть Бог простит Вам это. «Золотое, как небо, аи…» Тьфу!

И опять-таки при всей очевидности того, как несправедлив Бунин в яростном отрицании двух ведущих фигур русского модернизма начала века – Ремизова и Блока, – ухвачено им и нечто, этим художникам присущее. Читая Ремизова, порою думаешь, что создавал он свои сложные языковые конструкции как бы специально для иностранцев, занимающихся «настоящим» русским языком, – столько у него выкрутасов при отсутствии ясности содержания. Тут разрыв со столбовой дорогой русской классики, нам кажется, очевиден. И скорее всего, от нехватки большого дара, великого умения писать просто. Но и о Блоке сказано несправедливо и в то же время «зацеплено» нечто верное. И ведь совершенно не случайно, что какой-то гранью своей поэзии он соприкасался именно с талантом салонно-ресторанным – с А. Н. Вертинским, положившим на музыку для эстрады его мистическое «В голубой далекой спаленке…».

Впрочем, не раз бунинские оценки являли собой дань часу – настроению, приливу, вспыльчивости. Вспомним еще раз, каким страстным человеком был он во всем. «Он кричал, например, вчера о Блоке: «Лакей с лютней, выйди вон!», чем заставил меня искренне расхохотаться, – вспоминает Г. Кузнецова, – после чего стал смеяться и сам». И таким примерам несть числа.

По отношению же к литературе большевистской метрополии Бунин оставался всегда пристрастен, резок, порою – просто несправедлив. Достаточно привести его отзывы о «Тихом Доне», к которому он обратился сразу после «Войны и мира», в августе 1941 года – в тяжелые дни немецко-фашистского нашествия.

3. VIII.41.

«Читал I книгу «Тихого Дона» Шолохова. Талантлив, но нет словечка в простоте. И очень груб в реализме. Очень трудно читать от этого с вывертами языка, с множеством местных слов».

30. VIII.41.

«Кончил читать вчера вторую книгу «Тихого Дона». Все-таки он хам, плебей. И опять испытал возврат ненависти к большевизму».