Жизнь Бунина. Лишь слову жизнь дана… - читать онлайн книгу. Автор: Олег Михайлов cтр.№ 119

Когда 14 июня 1946 года в парижских газетах был опубликован указ Президиума Верховного Совета СССР «О восстановлении в гражданстве СССР подданных бывшей Российской империи, а также лиц, утративших советское гражданство, проживающих на территории Франции», в большевистском официозе «Советский патриот» появилось интервью с Буниным. Старый писатель отозвался об этом указе как о «великодушной мере советского правительства и очень значительном событии в жизни русской эмиграции». А после того как руководство русских писателей и журналистов в Париже исключило из своих членов всех, кто принял советское подданство, Бунин в знак солидарности с исключенными вышел из его состава.

Большая часть эмиграции отнеслась ко всему этому как к отступничеству; от него отвернулись такие близкие люди, как Б. К. Зайцев (который был для Буниных «как родной» и которого Бунин именует теперь «подколодным ягненком») или М. С. Цетлина («И даже она! Как я в ее дружбу верил! Ведь она столько для нас сделала!» – возмущался он).

А «заманивание» Бунина продолжалось. Через старого приятеля по литературным «средам», друга «Митрича» – Н. Д. Телешова он узнал, что в московском издательстве готовится том его избранных произведений. Поговаривали и о возможном собрании сочинений. Насколько далеко зашло это сближение с советской властью, свидетельствует факт, о котором сообщает в дневнике Вера Николаевна (в истинности его сомневаться невозможно): «Предлагают Яну полет в Москву, туда и обратно, на две недели, с обратной визой». Ясно, что подобные предложения могли быть сделаны только с «высочайшего» разрешения.

Итак, Бунин едва ли не накануне возвращения. Но обе стороны (и официальная, большевистская, и эмигрантская) не учли самого важного: внутренней независимости Бунина и его верности, в главном, прежним идеалам.

Скоро это проявилось.

В итоге: интервью в «Советском патриоте» оказалось сфальсифицированным («Меня просто на удивление дико оболгали», – сообщал он Алданову); «Избранное» в Советском Союзе так и не увидело света; о возвращении в Россию не могло быть и речи, особенно после репрессивных постановлений коммунистической партии «в области литературы» и известного доклада А. А. Жданова. Одинокий, больной, полунищий и лишенный возможности работать, Бунин оказался между двух огней: эмигранты отвернулись от него, именуя «большевиком»; с советской стороны, раздраженной и разочарованной, воцарилось глухое молчание.

В гневе – и надо сказать, в гневе праведном – Бунин писал Андрею Седых, защищаясь не только от противников, но и от «доброжелателей» (вроде профессора русской литературы Глеба Струве), действовавших в духе крыловской басни о хозяине и медведе:

«Я получил сперва одну вырезку, потом другую – из «Русской жизни», которая где-то в Америке издается, – это «Письмо в редакцию». Вот первое, подписанное ‹…› Глебом Струве (он теперь переселился в Америку из Англии, профессорствует в каком-то Bernley в Калифорнии):

«Письмо в редакцию (писано по старой орфографии).

М‹ногоуважаемый› г. редактор! В Вашей газете от 19 с‹его› м‹есяца› напечатана статья уважаемого И. К. Окулича, в которой он, как о факте, говорит о поездке И. А. Бунина, после войны, в СССР и о возвращении его оттуда, почему-то при этом сопоставляя этот факт с судьбой выданного Москве американцами и расстрелянного большевиками ген‹рала› П. Н. Краснова, который, как известно, во время войны стоял на откровенно прогерманской позиции. Не вдаваясь в оценку по существу этого сопоставления, я считаю своим долгом внести поправку в статью И. К. Окулича: И. А. Бунин в Сов‹етскую› Россию не ездил и, насколько мне известно, ездить не собирается, хотя попытки «соблазнить» его поехать туда и делались. Можно так или иначе морально-политически оценивать некоторые действия И. А. Бунина после освобождения Франции, но нельзя взваливать на человека обвинение в поступке, которого он не совершал. Глеб Струве».

Каково!! Ясно, что этот «уважаемый» Окулич приписал мне поступок предательства мною Краснова на расстрел – какой же иначе «поступок»? И каков Глеб! недурно «защитил» меня… «защитил» столь неясно по отношению к Окуличу и столь двусмысленно по отношению ко мне? Напишите мне, кто этот архимерзавец или кретин Окулич?

И вот ответ Окулича – его «Письмо в редакцию»:

«Милостивый государь г. редактор! В № «Русской жизни» от 11 июля помещено письмо проф‹ессора› Г. П. Струве, отметившего мою ошибку по поводу поездки г. Бунина на основании подробного письма человека, проживающего теперь в Зап‹адной› Европе, к которому питаю доверие. Быть может, он и совершил ошибку. Но действия г. Бунина самого последнего периода давали право считать сведения о его поездке достоверными. На это, по-видимому, намекает и сам Гл‹еб› П‹етрович›. С истинным уважением. Иосиф Окулич». (Опять – все подчеркивания – мои.)

Глеб был прошлой весной в Париже, и я его видел у брата Алексея, и он в постоянной переписке с ним – как же он «сомневается»: ездил я или не ездил? И почему он «не вдается в оценку по существу этого сопоставления» (сопоставления Окуличем моей поездки и расстрела Краснова)?! И кто хуже – чекист справа, мерзавец или идиот Окулич – или Глеб?

На днях я послал Глебу ‹…› такую открытку: «Я получил два доноса на меня, два гнусных «письма в редакцию» – Вашего и какого-то Окулича, очевидно, сумасшедшего, ибо редкий мерзавец мог бы решиться обвинять меня в предательстве на расстрел ген‹ерала› Краснова. А Вы – как у Вас хватило бесстыдства столь «неясно» и двусмысленно «защищать» меня – и обвинять меня в каких-то аморальных убийствах… Вы бы прямо сказали, что это за действия, клеветник!

Ив. Бунин».

Да какие такие «действия» я совершил? напечатал несколько рассказиков в «Р‹усских› нов‹остях›» – да, да, это очень мне грустно, но нужда, нужда! И все-таки ужели это аморально?

Что еще! Был приглашен в посольство позапрошлой осенью – и поехал – как раз в то время получил две телеграммы от Государств‹енного› издательства в Москве – просьба немедля выслать сборник моих последних рассказов и еще несколько моих старых книг для переиздания. Увы, посол не завел об этом разговора, не завел и я – пробыл 20 минут в «светской» (а не советской) беседе, ничего не коснулся – и уехал. Ужели это тоже аморальные, преступные действия?

Позапрошлой зимой получил от писателя Телешова из Москвы известия, что издается большой том моих избранных произведений Государств‹енным› издательством – и написал столь резкое письмо в это издательство («Вы распоряжается мною как своим добром и даже не советуясь со мной, точно Вам наплевать на меня!»), что получил позапрошлой весной французскую телеграмму от этого Госуд‹арственного› издательства: «Согласно вашему желанию издание Ваших избранных произведений suspendue» ^[24].

Вот, Яшенька, все мои «действия».

И никуда я не поехал, хотя советск‹ий› консул и старший советник посольства довели до моего сведения, что если бы я поехал, я был бы миллионер, имел бы дачи, автомобили – и т. д. Я остался доживать свои истинно последние дни в истинной нищете, да еще во всяческих болезнях старости. Кто поступил бы так на моем месте? Кто?»