Жизнь Бунина. Лишь слову жизнь дана… - читать онлайн книгу. Автор: Олег Михайлов cтр.№ 116

Бунин стремился подчеркнуть, как трудно одному человеку проникнуться духовностью и плотью другого и как бы стать им. Возможны короткие озарения, мимолетная близость (не только телесная!), когда как будто бы достигнуто взыскуемое блаженство. Но проходит миг и час, и герои (или один из них) чувствуют, что их души снова замкнулись друг для друга. Любовь делает жизнь бунинских героев значительной. Но не оттого только, что наполняет ее радостью и счастьем, а прежде всего – от неизбежности собственной гибели, что придает трагическую значительность и ценность последующим переживаниям.

Что же препятствует счастью?

Однозначно ответить на это невозможно. Бунин исследует проблему безотносительно к социальным противоречиям, однако подчас начинает с самого социального дна. Некто, неопределенной интеллигентной профессии, встретил на Тверском бульваре семнадцатилетнюю проститутку, девчушку, наивную и глупенькую, а потом, в номерах гостиницы, думает о ней, спящей рядом: «Как же это может быть, что она под утро куда-то уйдет? Куда? Живет с какими-то стервами над какой-нибудь прачечной, каждый вечер выходит с ними как на службу, чтобы заработать под каким-нибудь скотом два целковых, – и какая детская беспечность, просто сердечная идиотичность! Я, мне кажется, тоже «на весь дом закричу от жалости, когда она завтра соберется уходить» («Мадрид»). Бунин отвергает рецепты самопожертвования, перевоспитания, ускоренной «переделки души» другого человека. Он понимает, что люди, сформировавшиеся в определенной материальной, духовной, культурной среде, подобно рыбам, живущим на разной глубине, не всегда и не просто могли приспособиться на длительный срок к новому «давлению».

По разным поводам Бунин вступил не раз в своего рода художественную и идейную полемику с флагманами русского реализма (в «Митиной любви», мы помним, нетрудно отыскать спор с чеховским рассказом «Володя», в «Солнечном ударе» и «Визитных карточках» – с «Дамой с собачкой», в «Чистом понедельнике» – с тургеневским «Дворянским гнездом» и т. д.). Давший заглавие всему сборнику рассказ «Темные аллеи» представляет собой как бы сжатый и полемический вариант «Воскресения».

Бунин нарочито уподобляет своих героев Нехлюдову и Катюше, только тридцать лет спустя после их «падения». «Она» – «темноволосая», «красивая не по возрасту», «похожая на пожилую цыганку» (вспомним, что безымянный отец Катюши был цыганом), некогда, живя «при господах», была соблазнена и брошена молодым офицером, а теперь встречает его, старого и седого, на постоялом дворе, «на одной из больших тульских дорог». «Он» рассказывает ей о своей неудавшейся жизни, просит у нее и не получает прощения, а когда покидает постоялый двор, вспоминает свою молодость и любовь:

«Да, пеняй на себя. Да, конечно, лучшие минуты. И не лучшие, а истинно волшебные!.. Но, Боже мой, что же было бы дальше? Что, если бы я не бросил ее? Какой вздор! Эта самая Надежда не содержательница постоялого двора, а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей?» И, закрывая глаза, качал головой».

В том-то и сложность реальной жизни, что во всяком социально неоднородном обществе подобный союз повлечет за собой не только прямые (это еще полбеды) неблагоприятные последствия – осуждение «странного» брака со стороны родных и друзей или даже бойкот, – но куда более мучительные, хотя внешне и менее заметные последствия опосредованные – страдания от невозможности в этих условиях дать счастье и самому быть счастливым.

Но ведь бывает, что социальные, психологические, возрастные и прочие барьеры отсутствуют. «Мы оба были богаты, здоровы, молоды и настолько хороши собой, что в ресторанах, на концертах нас провожали взглядами», – рассказывает герой «Чистого понедельника». Казалось бы, у них есть все для абсолютного счастья. Что еще нужно? «Счастье наше, дружок, – приводит его любимая слова Платона Каратаева, – как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету».

Здесь, на другом социальном этаже, когда личности даны все возможности раскрыть себя, в действие вступают и новые силы. Герой «Чистого понедельника» (как, впрочем, герои многих других новелл – «Гали Ганской», например, или «Тани», или «Темных аллей», или «В одной знакомой улице») – «обычный», при всей своей физической привлекательности и эмоциональной наполненности, человек. Не то – героиня. В ее странных поступках ощущается значительность характера, редкостность, «избранность» натуры. Ее сознание разорвано. Она не прочь окунуться в «сегодняшнюю» жизнь той Москвы – концертов Шаляпина, «капустников» Художественного театра, каких-то курсов, чтения Гофманисталя, Шницлера, Пшибышевского, лекций Андрея Белого и т. д. Внутренне же она чужда (как и сам Бунин) всему этому. Она напряженно ищет что-то цельное, героическое, самоотверженное и находит свой идеал в религиозной старине. Настоящее кажется ей жалким и несостоятельным.

«Краткая новелла, почти лишенная событий, – замечал критик М. Иофьев в своем исследовании о поздней бунинской прозе, – рассказывает о трагическом душевном надломе. Героиня наделена властной женской прелестью, волей и жаждой жизни. В то же время она придавлена безнадежностью и беспомощностью ‹…›. Ее возлюбленный ничем не выше и не лучше окружающих. Благородная требовательность, такая же, как и у Лизы, Елены (тургеневские героини. – О. М.), у гончаровской Веры, приводит к бесчеловечному юродству. В «чистый понедельник» она рассчиталась с любимым и любовью, простилась с презираемой, но все же манящей жизнью, отдала «кесарю кесарево». Выявляется резкое несоответствие духовной напряженности, требований к жизни двух людей (не та ли «принципиальная схема» действует и в других рассказах, например «Гале Ганской»?)».

Перипетии любви, ее приливы и отливы, ее неожиданности и капризы – таков один мотив в рассказах цикла «Темные аллеи», но за ним (как основа) находится еще и другой, скрытый и существующий независимо от любовной фабулы. Он-то и определяет конечную тональность произведения. Героиня «Чистого понедельника» ушла в монастырь, на «великий постриг», однако она могла покончить с собой (как Галя Ганская) или быть застреленной возлюбленным (как в рассказе «Пароход «Саратов»). Нечто внешнее, что даже не требует объяснений, готово вторгнуться и пресечь происходящее, если сама любовь не может исчерпать себя.

После долгой разлуки и размолвок соединяются наконец Виталий Мещерский и Натали («Натали»). «И вот ты опять со мной и уже навсегда», – говорит Натали Мещерскому. «В декабре, – меланхолически заключает автор, – она умерла на Женевском озере в преждевременных родах». Далеко от России встречаются два эмигранта – официантка парижской столовой Ольга Александровна и генерал Николай Платонович, оба одинокие, ждущие счастья («В Париже»). Но их мечты оказываются тщетными: «На третий день Пасхи он умер в вагоне метро».

И в рассказах, продолжающих проблематику «Темных аллей», звучит тот же голос судьбы, вещающий, словно герои Эдгара По, «nevermore» (никогда) человеческому счастью. В жалкой гостинице жалкого уездного городишки встречает герой гимназистку, в голодном отчаянии продающую себя за три рубля. И вот уже необычайное чувство, сильное, как феерически величественная гроза, разворачивающаяся за окном, захватывает героев. Но что происходит затем? «Осень мы хотели провести в Москве, но и осень и зиму провели в Ялте – она начала гореть и кашлять, в комнатах у нас запахло креозотом… А весной я схоронил ее» («Три рубля», 1944). Пожалуй, лишь в одном рассказе «Месть» внимание автора задерживается на счастливом эпизоде в цепи других, несчастных переживаний русской эмиграции.