Жизнь Бунина. Лишь слову жизнь дана… - читать онлайн книгу. Автор: Олег Михайлов cтр.№ 104

Отвечая на вопросы: «Давно ли вы во Франции?» «Когда покинули Россию?» «Приедут ли в Стокгольм и поедет ли она?», Вера Николаевна услышала голоса внизу, извинилась и бросилась по лестнице, по которой поднимался внешне совершенно бесстрастный Бунин.

– Поздравляю тебя, – сказала она, целуя его, – иди к телефону…

– Я еще не верю…

Кузнецова побежала к сапожнику, так как у супруги нобелевского лауреата не было башмаков…

В официальном сообщении о присуждении Бунину премии говорилось:

«Решением Шведской академии от 9 ноября 1933 года Нобелевская премия по литературе за этот год присуждена Ивану Бунину за строгий артистический талант, с которым он воссоздал в литературной прозе типичный русский характер».

Немалую роль в этом событии сыграло появление первых четырех книг «Жизни Арсеньева».

4

В ранних, подготовительных набросках к «Жизни Арсеньева» Бунин писал:

«Жизнь, может быть, дается нам единственно для состязания со смертью, человек даже из-за гроба борется с ней: она отнимает от него имя – он пишет его на кресте, на камне, она хочет тьмой покрыть пережитое им, а он пытается одушевить его в слове».

Этот страх забвения был стократ усилен порвавшимися связями с родиной. Лишенный притока непосредственных впечатлений о родной ему русской действительности, Бунин вызывает в памяти «горький и сладкий сон прошлого» – воспоминания далеких, невозвратных лет детства и юности. Здесь он был не одинок. Почти все русские писатели, оказавшись в эмиграции, обращались – с большей или меньшей широтой типизации – к воспоминаниям детства и юности. А. Н. Толстой пишет в 1919-м – 1920-х годах в Париже и Берлине «Детство Никиты», А. И. Куприн создает «Юнкеров» (1928–1932), И. С. Шмелев – «Богомолье» (1931) и «Лето Господне» (1933–1948), Б. К. Зайцев – тетралогию «Путешествие Глеба» (1934–1936).

Однако бунинский роман и входит в этот список, и значительно отличается от перечисленных в нем произведений. Автобиографическая основа «Жизни Арсеньева» несомненна. Только мысленно, только в творческом сне мог вернуться Бунин к родным берегам. Он пытается «одушевить в слове прошлое». Но перед нами не собственно воспоминания, а художественное произведение, в котором давние события и факты преобразованы, переосмыслены. Как метко сказал один из рецензентов «Жизни Арсеньева», это «вымышленная автобиография», «автобиография третьего лица». Эту двойственность романа нужно постоянно иметь в виду.

Верно, что в «Жизни Арсеньева» запечатлены факты биографии самого Бунина. Многие имена и фамилии в романе условны, прозрачны его прототипы. Хутор Бутырки Елецкого уезда, где среди «моря хлебов, трав, цветов», «в вечной тишине» протекало детство Бунина, назван в «Жизни Арсеньева» Каменка; отец Алексей Николаевич – Александр Сергеевич Арсеньев (тень Пушкина и тут промелькнула); бабушкино имение Озерки – Батурино; брат Юлий, ставший народовольцем и арестованный по доносу соседа, – Георгий (то есть Юрий, самое близкое по созвучию имя); другой, бережливый и работящий Евгений – Николай; домашний учитель Ромашков, неуживчивый, одаренный и нелепый странник – Баскаков; неласковый мещанин Бякин, «на хлеба» к которому попал Ваня Бунин в Ельце, – Ростовцев; купец и поэт-самоучка Назаров – Балавин и т. д. и т. п.

Все это, на поверхностный взгляд, без изменений перешло из памяти писателя на страницы романа. И конечно, любовь. И кажется, самым первым подступом к «Жизни Арсеньева» являются полудетские записи об отроческом чувстве, сделанные – страшно сказать! – в 1885 году:

«Что меня ждет?» – задавал я себе вопрос. Еще осенью я словно ждал чего-то, кровь бродила во мне и сердце ныло так сладко и даже по временам я плакал, сам не зная от чего; но сквозь слезы и грусть, навеянные красотою природы или стихами, во мне закипало радостное, светлое чувство молодости, как молодая травка весенней порой. Непременно я полюблю, думал я. В деревне есть, говорят, какая-то гувернантка! Удивительно, отчего меня к ней влечет? Может, оттого, что про нее много рассказывала сестра…»

И дальше:

«За ужином я сидел рядом с ней, пошли домой мы с ней под руку. Уж я влюбился окончательно. Расстались мы только сейчас уже друзьями. И теперь я вот сижу и пишу эти строки. Все спит… но мне и в ум сон нейдет. «Люблю, люблю», – шепчут мои губы».

«Анхен из Ревеля» – всего лишь эпизод в романе, как и ее прототип, Эмилия Фехнер, – эпизод в бунинской жизни. Но вот через пятьдесят три года, уже увенчанный нобелевскими лаврами, Бунин приезжает в Таллин, где на литературном вечере, в толпе поклонников, встречает Фехнер. И оказалось, что она «на протяжении многих лет жадно ловила каждую весточку о Бунине» и хранила бережно «старые пожелтевшие фотографии юноши Бунина, его письма и записочки, альбом со стихотворениями влюбленного поэта». Журналисту, бравшему у нее интервью, Фехнер сказала: «Бунин был моей первой и последней любовью». А сам Бунин? Помнил Эмилию до последних дней своей жизни. «Вспоминал он Эмилию и их неожиданную встречу, – рассказывала Вера Николаевна, – и незадолго до смерти».

Без такой исключительной по силе и чистоте страсти, которой был наделен Бунин, не мог бы появиться Алексей Арсеньев и сам роман. Если полудетская платоническая страсть оставила в памяти писателя такую огненную борозду, что можно сказать о мучительном романе с Варварой Пащенко, который вызвал к жизни рассказ «В ночном море» и во многом отразился в образе Лики из «Жизни Арсеньева». Об исключительной глубине этого чувства свидетельствуют многочисленные письма Бунина к самой Пащенко и к любимому старшему брату Юлию Алексеевичу.

Вот еще некоторые фрагменты:

Бунин – Пащенко, 8 марта 1891 года, около 12 часов ночи: «Варюша! Хорошая моя! Это для тебя не новость – но это слово, ей-Богу, рвется у меня наружу. Если бы ты была сейчас со мною! Какими бы горячими и нежными ласками я доказал бы тебе это! Я бы стоял перед тобою на коленях, целовал бы до боли твои ножки, я бы прижал тебя всю-всю к себе… я бы не знаю, что бы сделал. Не думай только, мамочка, ангел мой, что во мне говорит только страсть: нет, ты друг, ты мой бесценный, милый, близкий человек!..»

Девятого марта, вечером поздно: «Если же ты уйдешь, у меня потухнет даже все; тогда уж совсем темная, будничная жизнь».

Девятого апреля: «Драгоценная моя, деточка моя, голубеночек! Вся душа переполнена безграничной нежностью к тебе, весь живу тобою. Варенька! Как томишься в такие минуты! Можно разве написать? Нет, я хочу сейчас стать перед тобою на колени, чтобы ты сама видела все, – чтобы даже в глазах светилась вся моя нежность и преданность тебе… неужели тебе покажутся эти слова скучным повторением? Ради Христа люби меня, я хочу, чтобы в тебе даже от моей заочной ласки проснулось сердце! Господи! ну, да не могу я сказать всего. Право, кажется, что хорошего есть у меня в сердце и все твое, – все оживляется только от тебя» и т. д.

Все было на нервах, срывах, переходах от надежды к отчаянию. 4 ноября 1894 года Пащенко покинула Полтаву, где они тогда жили с Буниным, оставив лаконичную записку: «Уезжаю, Ваня, не поминай меня лихом». В следующем году, напомню, она вышла замуж за знакомого Бунина А. Н. Бибикова. Когда Бунин узнал об этом, ему, по словам его сестры Марии Алексеевны, стало дурно – «его водой брызгали». «Ему хочется уехать к тебе, – сообщила Мария Алексеевна Ю. А. Бунину. – Но мы боимся его одного пускать. Да он и сам мне говорил, что я один не поеду, я за себя не ручаюсь».