Подорожник - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Алавидзе cтр.№ 33

Я обожаю юмориста Альфонса Алле, который за тридцать лет до Малевича написал картины «Битва негров в пещере глубокой ночью», «Уборка урожая помидоров на берегу Красного моря апоплексическими кардиналами», а также «Первое причастие страдающих анемией девушек в снежную пору». Это тоже три квадрата – черный, красный и белый. Я измеряю их той иронией, с которой они написаны.

Но в данном случае эта выставка напомнила мне пробники краски «Tikkurila». Только очень гигантского формата.

На самом деле хороший вкус не только не тождественен личному вкусу, но существует вопреки ему. Человек, обладающий хорошим вкусом, характеризуется не склонностью к критике, как кажется на первый взгляд, а большей терпимостью и открытостью. Потому что хороший вкус – это в первую очередь способность видеть гармонию, в том числе слаборазличимую и неочевидную, в том числе – чуждую. Поэтому такие люди могут оперировать в незнакомых эстетических координатах. Как хороший кулинар – это тот, кто может приготовить блюдо из большего количества продуктов, чем повар, который оперирует только в рамках арсенала макароны – вода.

Но тут нужно быть осторожным. Мало ли что, можно опять наступить близкому человеку в самое чувствительное место.

– Что ты думаешь при взгляде на эти произведения? – осторожно спросила я Эндрю.

– Я думаю о том, сколько стоит недвижимость на Манхэттене и сколько Рембрандтов можно уместить только на одной вот этой стене.

Это все-таки удивительный феномен. Некоторые люди с таким трудом иногда сбрасывают маску цинизма и скепсиса. А под ней все равно опять цинизм и скепсис.

Линкольн-центр несколько раз в месяц устраивает экскурсии за кулисы для любителей оперы. Во время такого тура тебя ведут за кулисы театра «Метрополитен-опера» и рассказывают про устройство сцены, про костюмерный цех, про историю создания театра, про легендарных исполнителей, которые выступали на этой сцене. Очень интересно.

Билеты раскупаются мгновенно, мы с Эндрю долго пытались попасть, и вот наконец нам повезло.

Мы пришли к театру за час, долго болтались в фойе, рассматривали фотографии на стене, пока нас не подобрала крошечная изящная старушонка Хиллари, бывшая балерина труппы Джорджа Баланчина. Состоящая исключительно из острых углов, с длинными нечесаными волосами и ярко-оранжевой помадой. Я всю жизнь пытаюсь доказать, что необязательно быть крайне эксцентричным снобом, чтобы любить оперу. Хиллари, очевидно, работала в противоположном направлении. Она начала показывать нам здание.

Вот фрески Марка Шагала. Они много раз выручали театр в кризис. Как только наступают тяжелые времена, в первую очередь закладывают их. Они и сейчас не принадлежат театру. Их продали «Банку Америки» c условием, что они навсегда останутся в этом здании.

Вот самые знаменитые сверкающие люстры. Они похожи на гигантские кристальные кляксы, разбрызгивающие слепящие искры вокруг. Они такой странной формы именно потому, что дизайнер, который декорировал внутренние помещения театра, по неосторожности капнул тушью на проектную документацию. Переделывать не стали. И теперь люстры-кляксы создают тот самый магический момент перед спектаклем. Представление начинается, переливающиеся разноцветными затухающими всполохами плафоны медленно едут вверх, поднимается занавес.

А вот задняя дверь, вместо ступенек здесь пандус. Это сделано для того, чтобы вводить на сцену лошадей и слонов для «Аиды», ослов – для «Севильского цирюльника» и прочую разнообразную живность. VIP-гости тоже заходят через этот вход.

А вот единственный именной кабинет во всем здании. С табличкой «Рихард Вагнер».

Дальше вдруг Хиллари остановилась и показала висящий на стене портрет Лучано Паваротти в образе Канио из оперы «Паяцы».

– Кстати, расскажу вам интересное суеверие Лучано Паваротти. Как вы знаете, он пел здесь многократно и с удовольствием…

Я уже писала, что люблю маэстро всей душой, поэтому насторожилась. Эндрю торжественно посмотрел на меня. Вот, дескать, уже не зря пришли.

– Синьор Паваротти перед каждым выходом на сцену выкручивал гвоздь из декорации и клал себе в карман. Гвоздь был залогом того, что выступление будет удачным, что голос не подведет, что публика примет. Представляете, как мило? Когда это стало широко известно, ему начали присылать гвозди со всего мира, золотые, инкрустированные сапфирами. Редкие, коллекционные гвозди. Отборнейшие гвозди! Ха-ха-ха, наверное, бывают и такие. Так вот, несмотря на это, он всегда выкручивал обычные ржавые гвозди из пола.

Она сложила руки и мечтательно закатила глаза, как Фрекен Бок.

– Милый. Милый. Ну все, пойдемте теперь в декораторскую.

Дальше были репетиционные комнаты, раздевалки, костюмерные. В декораторских цехах есть макет «Богемы», которую в свое время ставил Дзефирелли. В раздевалках – вешалки из «Веселой вдовы», которые не успели убрать со вчера. Рабочие сновали туда-сюда, что-то строили, раскрашивали, кто-то распевался. Всю дорогу Хиллари приводила какие-то данные: размер сцены, сколько грузовиков нужно, чтобы привезти один сет со склада. Сколько складов находится в Нью-Йорке. Размеры женских костюмов, которые шьют для солисток.

Травила какие-то байки про артистов. Например, историю про то, как певицу Леонтин Прайс на первом же представлении «Антония и Клеопатры» замуровали в египетскую пирамиду и не смогли потом открыть. Ей три часа пришлось петь оттуда.

Или про то, как во время выступления Рене Флеминг за кулисами начала выть собака по имени Паша, так они и пели дуэтом.

Ну то есть много чего могла узнать я во время такого тура. Могла бы. Но не узнала, потому была очень занята и практически ничего не слушала. Занята я была, конечно, тем, что выкручивала гвоздь из декорации к «Иоланте», спрятавшись за толпу посетителей.

За этим занятием меня застал Эндрю. В глазах его читались разные сложные эмоции. Во-первых, конечно, уверенность в том, что когда он начнет учить русский язык, то первыми словами будут слова Маргариты Палны из «Покровских ворот»: «Алавидзе, от тебя один дискомфорт».

Я извиняющимся тоном попыталась оправдаться:

– Так делал Паваротти…

Он посмотрел на меня с заботливым участием, прикидывая, как бы изобразить монолог Саввы Игнатьича: «На всех языках, как птица, поет, но по этой же самой причине нет равновесия в голове».

– Ну то есть ты реально сейчас думаешь, что это хоть что-то объясняет?..

Любовь к кумирам, как и любовь вообще, достаточно сложно описать. Она порой принимает очень интересные и даже слегка психиатрические формы.