Он подошел к нам и на чистом английском спросил:
– Заблудились? Я могу вам чем-нибудь помочь?
– Нет, мы просто мимо шли и вот решили отдохнуть тут на жаре, – попыталась юморить я.
– Да, мы заблудились и были бы благодарны, если бы вы показали нам дорогу в центр, – вежливо попросил муж.
– Пойдемте, я провожу вас, я как раз туда же иду.
– У нас нет денег, – продолжала настаивать я.
– Вот это очень жаль, – озабоченно ответил он. – Могу одолжить вам десять реалов.
Я была не готова встретить остроумного человека в этой части города и замолчала.
Когда мы уже проделали полпути, он вдруг остановился и, обращаясь к мужу, спросил:
– Вы не возражаете, если мы сделаем небольшой крюк, мы тут должны встретиться с моей женщиной?.. – Он сделал паузу, выразительно посмотрел в мою сторону и добавил: – Как раз планирую продать ее на органы.
Так по дороге мы подобрали ослепительную красотку Гау, а придя в центр города, решили поужинать вместе в ресторане.
Оказалось, что Ренату – кандидат химических наук, знает четыре языка и скоро должен делать доклад в канадском университете McGill о своих исследованиях в области искусственного наращивания каких-то клеток в эстетической медицине. Нет, ну кто мог подозревать, что в Рио во время карнавала, в месте, куда страшно ходить даже с базукой, можно встретить кандидата химических наук?
На следующий день он возил нас кататься на вертолете над Христом-Спасителем, потом куда-то под Рио купаться и смотреть экзотических ящериц. На прощание он подарил мне тапочки-вьетнамки.
С тех пор прошло много лет, а мы все еще дружим.
Я не знаю, почему нам так повезло. Но я получила от Рио все, чего хотела, и гораздо, гораздо больше.
Я не знаю, поеду ли я в Рио еще раз.
Как я уже и говорила, босановы мне достаточно, она заставляет меня мечтать, как в детстве. Я включаю эту музыку, и тут же возникает силуэт девушки из Ипанемы, вокруг зажигаются сочные краски Рио, и теплыми волнами начинает расходится спокойный чувственный ритм.
Вот хороша, стройна, загорела,
Идет мимо девушка из Ипанемы.
В ритме самбы,
Плавно качаясь, идет…
Но… Отчего я печален?
О… Я хочу ей признаться…
Да!.. Должен я ей открыться…
Но не смотрит она на меня,
Лишь на море все смотрит она…
Портленд
Самый большой книжный магазин в мире находится в городе Портленд, Орегон, США. Называется он «Powell’s City of books», книжный город Пауэлла, и занимает весь квартал, начинающийся от перекрестка десятой улицы и Бернсайд. Это и в самом деле целый город с небоскребами из книжных полок, переходами, кафе, компьютерным музеем, детским садиком внутри, «площадями» для встреч и собраний. На каждом перекрестке висит подробная карта, организуются экскурсии. Я вообще-то не люблю такую гигантомахию, но у этого магазина совершенно неповторимое обаяние. Здесь продают старые книги, букинистику, новинки, запрещенную литературу, игры, старые пластинки, постеры. Все полки и лестницы удивительно скрипучие и уютные. Здесь собираются научные сотрудники, туристы, просто люди, которым нечем заняться. В Интернете есть подсказки, как там не потеряться или, наоборот, как в этих лабиринтах сбежать от неприятной компании. И как не разозлить персонал, если пришел продать или обменять уже прочитанные книги (заходите через Оранжевый зал, это бизнес-секция, там вам всё простят).
Выбор, конечно, огромен. От учебников по астрофизике до наборов лесбийских журналов, от путеводителей по наркопритонам до Геродота. Самой старой книге, которая там продается, пятьсот тридцать семь лет. То есть ее издали, когда Леонардо да Винчи было двадцать восемь лет, за четырнадцать лет до изобретения виски, за восемьдесят четыре года до рождения Шекспира.
В Портленде сегодня живут два американских классика – Урсула ле Гуин и Чак Паланик. Мне очень нравится думать, что, пока я тут гуляю в Жемчужном зале, они, возможно, тоже где-то там рядом шарятся, ищут, чем бы поживиться в разделе новинок.
В Золотом зале кафе. Я взяла с полки книгу, купила литр кофе, чтоб надолго хватило, и подошла к седой беззубой старухе, которая сидела там же у окна, завернутая в какую-то драную кофту и клетчатый платок, и шумно пила зеленый чай. Выражение ее глаз, да что там выражение глаз – вся поза говорила, что она только и ждет, на кого бы напасть с воспоминаниями о былом. Все ее обходили и старались сесть подальше. Ну а мне как раз было не жалко. Я благодарный слушатель чужих исповедей.
– Между прочим, прихожу сюда каждый день, – без предисловия начала старуха хриплым голосом и таким тоном, как будто бы в этом есть особая доблесть. Я очень ей позавидовала. Тоже мне достижение. Я бы тоже приходила, если бы могла.
– Вот они – мои друзья, – показала она на стопку латиноамериканских классиков. – Марио и Габо, my favourite guys!
Очевидно, имелись в виду нобелевские лауреаты Марио Варгас Льоса и Габриэль Гарсия Маркес.
«My favourite guys!» Мои любимые парни. Я вообще не очень люблю такое задушевное панибратство, но почему-то именно ей оно очень шло. Она выглядела как женская версия Хемингуэя, старый морской волк на гаванском рыбацком судне.
– Ты знаешь, что когда-то они были лучшими друзьями? Дружили домами, крестили детей друг друга, хотели писать вместе. А потом на одном банкете подрались и больше никогда не разговаривали. Маркес умер, так и не закончив мемуары, чтобы не разглашать причины ссоры. И Варгас Льоса молчит уже столько лет. Интересно же.
– Очень. Творческие люди. Может, плагиат, деньги, издатели? Не поделили славу? Пьедестал главного писателя Латинской Америки?
– Я подозреваю, что в этом замешана женщина! Мне кажется, что для таких мужчин только власть женщин, наша, – уточняюще прошамкала она, выпрямляя спину, – наша власть над ними имеет какое-то значение! Ну надо же! Какие мужики! Талантливые, и при этом настоящие мужики! Я всегда любила только таких. Немало из-за меня было побито лиц и носов.
Удивительная полоумная старуха с книгами, вещающая о своей власти над мужчинами. «Наша власть над мужчинами». Это было бы смешно, если бы не было так обаятельно и по-латиноамерикански просто. Такое неосознанное наплевательство на то, что подумают другие. Одно из самых привлекательных качеств в людях вообще. Только дети и сумасшедшие имеют столько настоящей внутренней силы и уверенности в себе. Я посмотрела ей в глаза, прозрачные серые глаза, и мне открылось, что да, она когда-то имела право на эти слова. Археолог, глядя на бледные, едва различимые краски на развалинах в пустыне, видит полный жизни древний город. Так и тут. Остались только глубокие морщины, седые неухоженные патлы, изувеченные болезнью пальцы и желание зацепиться за спасительный ежедневный распорядок («Я прихожу сюда каждый день»), чтобы не утонуть в своем одиночестве. Но ведь они все – свидетели яркой жизни и, возможно, от каких-то больших красивых трагедий.