Начинается все за несколько часов до заката. На удобном пятачке третьего пляжа Стенли-парка собираются два-три самых первых заводилы и начинают тяжелый набатный стук, сначала одиночный и даже воинственный.
Им не до нас, а вот нам как раз до них.
Потом к ним подтягиваются завсегдатаи и сумасшедшие. Самозародившийся ритм набирает силу, ускоряется, обогащается звуками этнических барабанов всех размеров, обрастая дополнительными бряцаниями бубнов, грохотом трещоток, затягивая в себя компанию подростков в дредах, девушек в легких шароварах, жонглеров с хулахупами, танцоров с лентами. Индейская восьмидесятилетняя старушка, бьющаяся в эпилептических судорогах, обходит круг, приглашая всех поучаствовать. Многие над ней зло подсмеиваются, а она с неизменной счастливой улыбкой танцует по кругу, воздевая руки к солнцу.
Блаженны сумасшедшие, только они живут по своим собственным правилам, тогда как все остальные вынуждены жить по правилам, которые для них выдумывают другие.
В конце концов собирается большая толпа. Девушки в бикини, мышцатые татуированные красавцы, просто прохожие, вялые розовотелые туристы, толпа с фотоаппаратами. Весь пляж заполняется. Эти звуки – они сильнее любой воли, подчиняют себе и управляют тобой. Я, обычно неповоротливая, как заборный дрын, тоже не могу противостоять этой дикарской гармонии, этой совершенно первобытной стихии. Толпа, следуя каким-то древним инстинктам, двигается в такт барабанному перестуку, как единый обветренный и обожженный солнцем организм. В этих движениях нет ничего фальшивого, надуманного – только чистая раскованная чувственность и свобода. Время от времени кто-то издает эти истошные перекатные вопли «трррррррррйииха». Как они, интересно, называются?
Горячее солнце садится за горизонт, отдавая свой огонь этому буйству, очерчивая чернеющие танцующие силуэты резким лиловым свечением. Волны спокойно бьются о берег. Пахнет не запрещенными в Ванкувере веществами. Хотя, казалось бы, зачем? Этой безумной страсти, разлитой в воздухе, уже достаточно, чтобы раздвинуть границы реальности до бесконечности. Последняя полоска красного солнца. Наверняка к завтрашнему дождю. В Ванкувере вообще все приметы всегда к дождю.
Я часто прихожу сюда потанцевать, и у меня уже есть тут знакомые. Я давно заметила одну пару. Он – замечательный заводной старик с седым волосатым пузом, в льняных шортах и смешной панамке. Через шею у него перекинута лента от среднего размера барабана. А она – изящная русалка с седыми волосами до пояса. В руках у нее светящиеся шары на веревках. Он барабанит, а она исполняет какой-то диковинный танец, извивается как змея, вертит своими светящимися нунчаками, неистово кружится, переламывается, валится навзничь, как жрица какого-то языческого обряда.
Что удивительно – по сути, это совершенно некрасивые, немолодые, не идеально сложенные люди. Но от этого зрелища невозможно было оторвать взгляд. Кому вообще интересны идеальные люди? А эти… Настолько изящно, гордо они держались, с таким достоинством несли свои недостатки, настолько страстно друг на друга смотрели, настолько резко у них перехватывало дыхание, когда они прикасались друг к другу.
Меня всю жизнь раздражает глупость «все счастливые семьи похожи друг на друга», это красное словцо, которое Толстой вживил нам всем в мозг как гранитную истину. Я бы с таким удовольствием притащила бы его сюда за бороду и спросила бы: «А вот это, Лев Николаевич, ты видел? Вот такое мог себе представить? Сначала думай, потом говори».
Медленно стихает знойный карнавал. На небо высоко поднимается луна с нечеткими очертаниями. После того, что здесь только что творилось, сложно поверить, но такая луна наверняка тоже к дождю. В Ванкувере вообще все приметы всегда к дождю.
Ванкувер
Один из самых симпатичных городских проектов в мире, на мой взгляд, – это пианино в публичных местах. На площадях, в скверах, в переходах метро, на станциях. Началось все в Англии в городе Шеффилд. Там владелец при переезде в новый дом просто не смог затащить свое пианино по ступенькам и временно оставил его снаружи. Какая-то внутренняя склонность к социальным экспериментам заставила его повесить табличку, приглашающую прохожих поиграть на инструменте. Предложение было встречено с энтузиазмом: многие останавливались, играли, об этом написали в газетах, пианино быстро стало местной достопримечательностью. Возле него стали собираться любители поиграть, зеваки, любители сенсаций, да и просто прохожие. История быстро стала популярной, потом публичные пианино начали появляться в других городах Англии, и сейчас уличные инструменты стоят в тысячах городах по всему миру.
Это очень милая традиция. Как правило, на таких пианино играют дети, уличные музыканты, городские сумасшедшие, изящные старушки с маленькими собачками, экспериментируют прыщавые подростки, а уж как джемуют бомжи… Это такой объект притяжения всех людей, открытых к музыке, к экспериментам, да просто к общению друг с другом.
В Ванкувере такое пианино стоит под мостом Камби, на берегу залива, рядом со станцией морских трамвайчиков. Оно пестрит разноцветными надписями, давно рассохлось от ванкуверских дождей, в нем западает половина клавиш, каких-то нет вообще, все остальные чудовищно расстроены. У этого несчастного инструмента богатая и, судя по всему, очень печальная история. Но вот стоит ведь, труженик потешной урбанины.
Рядом с этим местом находится моя любимая кофейня, поэтому мимо пианино я хожу два раза в день. За это время, конечно, прослушала миллионы собачьих вальсов, вариаций бетховенской багатели «к Элизе», джоплинских регтаймов. Романтичные девочки наигрывают вальсы Яна Тирсена из фильма «Амели». Иногда, конечно, попадаются профессионалы. Вокруг них мгновенно собирается толпа. Но это бывает редко, и они, чтобы понравиться толпе, обычно играют поп-баллады и известные джазовые стандарты.
Но в тот день я тоже шла мимо и вдруг услышала картинку Рахманинова «Море и чайки». Рахманинов здесь, в Ванкувере, под мостом, на улице. Даже в самые лучшие времена этот жестоко изуродованный инструмент не облагораживали такие звуки.
С ума сойти! Откуда? Что это?
За пианино сидел седой старик в тяжелых рокерских ботинках и в кожаной куртке с заклепками. Рокер-пенсионер. Рядом стояли ходунки для инвалидов. Спина старика была обезображена тяжелейшей формой сколиоза, поэтому головы видно не было, она опустилась совсем низко, почти на клавиатуру.
Когда-то я была на концерте, где это произведение исполнял импозантный пианист Мацуев на «стейнвее» за полмиллиона долларов. Рядом, почтительно сложив инструменты, сидел королевский оркестр Нидерландов, а первых рядов зрителей не было видно из-за яркого сверкания бриллиантов.
И все это, включая красные ковры, позолоту, бархатные портьеры и кристальные люстры, у Мацуева получилось превратить в океанскую набережную, с резким ветром, гоняющим мрачные тучи, с пронизывающим холодом, с солеными брызгами, с криками чаек, запахом водорослей, рыбацкими лодками, маяком, тревожно мигающим вдали.