Подорожник - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Алавидзе cтр.№ 17

Да что и говорить, здесь до сих пор живут самые милые и добродушные люди, и cреди них – именинник дядя Томазо, благодаря которому я не умерла с голоду.

Равенна приняла Данте, окружила почестями, здесь он закончил «Божественную комедию», добился политического влияния, умер в достатке, почете и окруженный любящими людьми. А он хотел вернуться в город, который его отверг, полный его врагов.

Все-таки очень странно мы устроены. Мы любим то, что любим. А то, что не любим, не любим. Деньги, семья, признание, почет, статус – это не сама жизнь, это всего лишь наши обстоятельства. Это то, из чего наша жизнь состоит на какие-то жалкие, ну скажем, девяносто девять процентов. Но очень часто мы отчаянно цепляемся за этот один последний процент. Это то, что мы не можем измерить или объяснить даже сами себе. Эта сила притяжения, которая возникает ниоткуда, владеет нами и зовет нас туда, где нас, возможно, никто не ждет. В то место, которое наше сердце назначило домом.

Самый симпатичный город может стучаться к нам в душу, окружая нас всем самым лучшим, а мы способны запросто остаться к нему глухи. И ничего с этим не поделаешь.

Да что там города! С людьми та же история.

В Сиене мы жили на съемной квартире в старинной башне в самом центре. Я слишком часто езжу в командировки по работе, поэтому не люблю отели. В отпуске я люблю снимать квартиры. Вставать с утра, идти в булочную за свежим хлебом, сплетничать с зеленщиком, по дороге покупать свежую газету, раздражаться, когда слишком громко шумит у соседей телевизор, на своем балконе пить собственноручно сваренный кофе.

В этот раз моя хозяйка Аделина даже взялась показать мне свои самые любимые места в городе. Но начала она, конечно, с самого главного – сиенского пирожного Panforte.

Вообще-то панфорте – это простой пряник с сухофруктами и орехами, но, как и везде в Италии, за ним стоит десяток замечательных сказок. Его любили крестоносцы, королева Маргарита Савойская, Иисус Христос и, ни больше ни меньше, даже сам Джейми Оливер.

Аделина отвела меня к своему знакомому булочнику Пьерлуиджи. Мне достались панфорте с фигами, поэтому я сразу окрестила булочника «продавец фиговых пирожков». Пьерлуиджи, вопреки моим ожиданиям, оказался совсем не похож на кондитера, толстого, лучащегося сытым благочестием, а, вовсе даже наоборот, походил на болезненно бледного мученика с картин Эль Греко. Я, чтобы попробовать сократить дистанцию, тут же пожаловалась ему:

– Послушай, Пьерлуиджи, я уже такая толстая стала с вашей едой, невозможно отказаться.

– Я сейчас тебя научу, как похудеть. Смотри, попробуй вот эту коврижку. А теперь закрой глаза.

Я закрыла.

– А теперь скажи вслух «sono felice» («я счастлива»). Сказала? Ну и кому теперь какое дело, толстая ты или нет?

Когда человек с внешностью оптинского старца таким образом отпускает тебе твой самый главный грех, всегда хочется верить беспрекословно.

В Сиене мы ходим по следам Мортона, а он считает, что дом Екатерины Сиенской – самое красивое место в городе. Вообще, Екатерина Сиенская – женщина мутная и мрачная, вела аскетичный образ жизни, постилась, видела галлюцинации, блюла чистоту помыслов. Я таких не люблю. Мне вот что подумалось. Это ужасно странная католическая традиция – доверять важные стратегические решения людям, целью жизни которых являются пост, молитва и аскеза. Насколько прекраснее был бы мир, если бы им управляли веселые, талантливые, полные жизни, предельно развратные добряки.

Да даже не обязательно я! У них же был Паваротти.

Но основной целью, конечно же, в этот раз была «Маэста».

Я не очень люблю художника Симоне Мартини. Вынуждена признаться, питаю к нему личную неприязнь. Потому что когда-то давно вычитала у Генри Мортона про рукопись Вергилия, принадлежащую Франческо Петрарке, большому другу Симоне Мартини. Рукопись Вергилия досталась ему от отца, огромный бесценный фолиант. Петрарка, ничтоже сумняшеся, позвал друга проиллюстрировать свое сокровище. А потом зачем-то на форзаце «изящным почерком описал, как увидел свою Лауру». Каково? На рукописи Вергилия про Лауру. Ну не гопники? Какой интеллигентный человек позволит себе писать в книге, тем более в такой? Да даже бы и про любимую женщину. Да даже бы и Петрарка!

И тем более рисовать картинки. Еще у Мартини очень надменные Мадонны. Сходите в Уффици, убедитесь. Ужасно надменные. Какие-то гламурные светские львицы на борту яхты «Эклипс», а не Мадонны. Чего еще ждать от человека, который позволяет друзьям писать в ценнейших рукописях! Нет, ну все-таки каково? А?

Я очень много читала про его фреску «Маэста». Чтобы из нее исходило сияние, он вставлял в нее толченое стекло. Мне так нравится история ее создания, про то, как жители устроили торжественное шествие, когда он ее наконец закончил. Я не помню, где я про это читала, наверное, у Муратова.

Хотя я заранее знала, что, скорее всего, это тот случай, когда история создания шедевра гораздо интереснее и значительнее его самого. Так бывает. Ну вспомнить хотя бы обычный пряник панфорте.

Но мне очень хотелось отдать дань уважения истории, которая так сильно меня впечатлила. Я люблю такую мифологию. Она гораздо долговечнее материальных шедевров, которые остаются нам от великих. Легенды украшают нашу жизнь, на них воспитываются поколения.

Все знают Герострата, который сжег храм Артемиды в Эфесе (это, кстати, произошло в тот же день, когда родился Александр Македонский). Его проклинают, про него пишут книги, снимают фильмы, его изучают историки, археологи, его именем назван психиатрический синдром. А храм-то… Да черт его знает, может, и не было его никогда. Поди разберись сейчас.

Когда мы пришли в Палаццо Публико, меня вдруг осенило – я забыла, как выглядит фреска. Поэтому попросила мужа:

– Слушай, пойдем сначала в магазин сувениров и найдем открытку с ней. Я хотя бы посмотрю, как она выглядит.

– Не понял. Разве мы сюда пришли не посмотреть, как она выглядит на самом деле? В оригинале, а не на открытке?

– Понимаешь, я боюсь ее не узнать. Фресок много, подписи тут не ставят, я боюсь, мы ее пропустим.

– Ну не узнаем, значит, не узнаем, потом купим открытку, догонимся.

Но мы ее, конечно, узнали.

Большая сияющая золотоволосая задумчивая владычица волшебной страны с немного испуганным ребенком на руках, в окружении подданных. И совсем не надменная. Вот он – портрет настоящего достоинства, подлинного величия.

Странно даже пытаться рассказать, как она выглядит. Это как пытаться одной эсэмэской объяснить, почему этот мир спасет именно красота.

Сам Палаццо Публико – это волшебный мир, наполненный ангелами, бесами, вампирами, богами. Фрески Лоренцетти можно рассматривать бесконечно, это как средневековые комиксы. Или картины Брейгеля. Там никакой благости, настоящая жизнь, сцены битвы. Толстые ленивые уродливые человеческие пороки, рыцари с перекошенными лицами, Спаситель крестит ребенка, а тот уворачивается с таким отвращением, с такой красноречивой гримасой. С таким лицом хорошо сидеть в очереди к нотариусу или в каком-нибудь подобном же пристанище человеческой скверны.