– Я не хочу ничего о ней знать, пока у меня есть силы и красота. Я не хочу думать о смерти. Ты же, напротив, всегда правил так, будто тебе жизнь была безразлична!
– По-твоему, революционеры сделали все это и собираются управлять страной из-за любви к жизни? Та кой же, как у тебя?
– Не знаю, они очень разные, поэтому мне трудно судить их. Пока их можно оправдать только тем, что они свергли тебя!
– Ты можешь верить в то, во что веришь, и думать то, что думаешь, но запомни: я никогда не приму спасения из рук того, кого ты вызвала. Я продолжаю быть наместником Господа даже здесь, в доме Ипатьева, и пойду на жертву, которая мне суждена: я – царь.
– Я видела зеркало, можешь быть спокоен. Он больше не придет.
Николай провел рукой по ее мягчайшим светлым волосам, его сердце сжалось от сочувствия к этому молодому телу, которое жаждало жизни, он почувствовал трепет юной плоти и испугался, что отчаяние снова вернется.
«Смелее, Николай. Будь сильным, не бойся страха» – вот голос, который послышался ему из темноты, когда он понял, что не чувствует больше страха перед вечностью. Если бы только Татьяна могла услышать этот голос! Но он говорил с каждым по отдельности. Николай вышел из комнаты в тот момент, когда на пороге появились дочери.
– Алеше лучше, папа! Посмотри, он разговаривает с Юровским…
Та к оно и было, начальник караула уселся рядом с коляской Алексея и разговаривал с Аликс. В комнатах, где размещались его поднадзорные, он прежде никогда не садился; заходил, стоя отдавал несколько сухих распоряжений и быстро покидал комнату. Увидев Николая, он поднялся.
– Ваш сын чувствует себя лучше сегодня.
– Благодарим вас за присланные яйца.
Николаю пришлось подойти и встать рядом со своим улыбающимся тюремщиком. Они разговаривали так, будто Николай все еще был царем, а этот, второй, одним из офицеров. На самом краю пропасти Николай вынужден был терпеливо играть свою роль, притворяться, что он всем доволен, что ему достаточно того, что он имеет, оставлять ее, жизнь, так, будто бы она и могла дать ему больше, да он сам не хотел этого. Наконец он не выдержал и отвез Алексея в его комнату. Юровский тут же исчез.
Прийти сюда, чтобы поиграть со своими жертвами, – это уже слишком! Николай вспомнил полковника Кобылинского, лояльного офицера, который перевозил их из Царского Села в Тобольск. Когда их увозили в Екатеринбург и полковник должен был их покинуть, он встал перед ними на колени. Кто придет караулить нас завтра? Кто последует за Юровским?
Николай думал, уставив взгляд в одну точку поверх той части окна, что была замазана белой краской, – на стаканчик из каолина, прикрепленный к столбу, чтобы изолировать и закрепить провод. Ему хотелось вовсе никогда не родиться или жить в каком-нибудь другом теле, не имеющем отношения к Николаю II. Он завидовал белому стаканчику, подвешенному на столбе, этому безжизненному предмету, и весь словно погружался в форму узкой перевернутой чашечки, из которой никто никогда не пил. Спокойная неподвижность каолина, его никчемность, его повторение в целой серии, в миллионах точно таких же стаканчиков, развешенных на столбах империи, самой большой в мире, чтобы давать свет… Зачем было рождаться царским сыном, а не каолиновой жилой в скале?
Николай взял увеличительное стекло и стал рассматривать свою ладонь, тыльную сторону кисти. Все это и есть он – красные и розовые линии, параллельные полосы, черные и длинные волоски, впадинки, пятна, голубые припухлости вен. Целый пейзаж. Какая-то долина, где много лет назад жили люди. А затем они ушли отсюда, и дикая трава разрослась здесь так, что забила все дороги. Наверное, солнце должно было выжечь долину; и все же когда-то она была полна жизни…
– Папа, что ты делаешь? Ты что, хочешь рассмотреть, как бежит кровь под кожей?..
Алексей появился на пороге неслышно и напугал отца.
– Посмотрим, похожи ли наши руки. Подойди сюда.
Алексей подтолкнул коляску поближе к отцу. Николай взял руки сына, сжал их и поднес к глазам, а потом к губам, чтобы поцеловать.
– Тебе плохо, папа?
– Что тебе сказал этот человек?
– Он говорил с мамой, не со мной.
– Ты ничего не слышал?
– Нет. Я слушал, как внизу поют солдаты. Слышишь? Они все еще поют… Это не частушки, это хорошая песня, об одной девушке, которая ждет в деревне солдата, и солдат возвращается туда после многих лет…
– И чем она заканчивается?
– Солдат возвращается, но девушки там больше нет, и он ищет ее, ищет и не находит.
– Ну, что же ты замолчал? Продолжай.
– Тогда солдат решает пойти к тебе, к царю то есть… и просит его помочь найти девушку, послать казаков, чтобы они отыскали ее, чтобы не возвращались, пока не отыщут…
– А я что сделал?
– Ты переоделся в мундир солдата, а его переодел в царя, сказал ему ждать, потому что скоро вернешься с его девушкой… – Алексей замолчал, глядя на отца.
– А потом?
– Потом… потом ты вошел, и я больше ничего не услышал, теперь они снова запели, но ты начал спрашивать, что это за песня, и так мы никогда не узнаем, чем она заканчивается.
Алеша подошел к окну, но солдаты уже вошли в дом, и пение прекратилось. Мальчик был так разочарован, что Николай притворился, что знает эту песню.
– Это старая песня, я ее слышал. Я тебе сам расскажу, чем она заканчивается. Я спрашивал у тебя, только чтобы убедиться, что это та самая песня.
Алексей повернулся и внимательно слушал.
– Я больше не вернусь в мой дворец, а солдат будет ждать меня и притворяться царем до конца своей жизни.
– Ты не вернешься потому, что не можешь найти девушку, или потому, что не хочешь больше быть царем?
Николай посмотрел прямо в широко распахнутые синие глаза сына. Прежде он никогда не видел их такими.
– В песне ничего об этом не говорится; по крайней мере в той, которую я знаю… – ответил он, улыбаясь.
Алексей задумался. Потом потихоньку, вполголоса, начал напевать мотив. Тут вошел Харитонов и сказал, что ужин подан.
Все были уже за столом: Аликс рядом с Ольгой и Марией, потом Татьяна, Анастасия, два места для царя и наследника, затем доктор и трое караульных. Подавал Тр упп и Демидова, которым помогал сам повар. Прежде чем сесть, Николай поудобнее устроил сына в коляске, перекрестил всех и прочитал вслух молитву. Алексей заметил, что нет Лени, поваренка. В этот день Юровский сказал Леньке, что в нем больше нет нужды, и отослал его к друзьям в дом Попова. Он разрешил ему взять кресло царевича на колесиках, которое так нравилось поваренку, и играть с ним, если ему хочется, потому что у царевича есть еще одно. Солдаты уже приступили к ужину. Николай не знал, что на Кавказе, откуда их привезли сюда, они собственными руками зарыли живыми в землю князей Урусовых, отца и сына. Князь-отец был когда-то секретарем Георгия, брата Николая; сын был товарищем Алеши по детским играм и состоял в императорском пажеском корпусе.