История Французской революции. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 70

Вестерман и комиссары предлагали немедленно начать атаку и покончить со всем той же ночью. Но Клебер, опасаясь, чтобы новая ошибка не вырвала у него из рук верную победу, положительно объявил, что атаки не начнет, а затем, погрузившись в свое невозмутимое хладнокровие, предоставил всем говорить, но ни на что больше не давал ответов.

На следующий день, 23 декабря, еще до рассвета, он уже сидел с Марсо на конях, и оба они разъезжали вдоль строя. Вдруг вандейцы, вконец отчаявшись, решившись не пережить этого дня, первыми бросаются на республиканцев. Марсо ведет центр, Канюэль – правое крыло, Клебер – левое. Все кидаются вперед и заставляют вандейцев отступить. Марсо и Клебер объединяются в городе, забирают с собой кавалерию и мчатся в погоню. Луара и болота отрезают несчастным вандейцам всякое отступление. Множество повстанцев были заколоты штыками, кто-то попал в плен, весьма немногим посчастливилось спастись.

В этот день Вандейская армия была окончательно истреблена, и Вандейская война окончилась. Вся армия погибла между Саване, Луарой и болотами. Вестерману поручили преследовать остатки вандейских беглецов, а Клебер и Марсо возвратились в Нант, куда пришли 24 декабря. Народ встретил их с триумфом и якобинский клуб поднес им венки.

Если обозреть эту достопамятную кампанию 1793 года в целом, то нельзя не признать в ней величайшего усилия, когда-либо совершенного обществом, окруженным опасностями. В великом и грозном 1793 году мы видим Европу всей тяжестью налегшей на революцию, проникшей сквозь все французские границы разом; мы видим часть самой Франции восставшей и соединившей свои усилия с усилиями мощного врага. Такого грозного, величественного зрелища еще не бывало в истории. Франция вернула всё, что, казалось, потеряла, кроме Конде, Валансьена и нескольких фортов в Руссильоне. Европейские державы, напротив, вместе борясь против одной страны, ничего не добились, взаимно друг друга обвиняли и сваливали друг на друга позор этой кампании. Франция между тем приводила свои средства в порядок и собиралась выступить гораздо грознее в следующем году.

Камилл Демулен издает «Старого Кордельера» – Голод в Париже – Арест и казнь Венсана, Ронсена, Эбера – Арест, процесс и казнь Дантона, Камилла Демулена, Фабра д’Эглантина

Конвент начал выказывать некоторую строгость в отношении буйной фракции кордельеров и министерских агентов. Ронсен и Венсан сидели в тюрьме. Их сторонники волновались. Моморо у кордельеров и Эбер у якобинцев старались вызвать сочувствие к бедам революционеров. Кордельеры составили петицию, в которой довольно непочтительным тоном спрашивали, хотят ли наказать Ронсена и Венсана за то, что они мужественно преследовали Дюмурье, Кюстина и Бриссо, и заявляли, что они, кордельеры, считают этих двух граждан истинными патриотами и всегда сохранят их членами своего общества.

Якобинцы внесли более умеренную петицию и ограничились просьбой поспешить с докладом о Ронсене и Венсане, чтобы наказать их, если они окажутся виновными, или выпустить из тюрьмы, если они окажутся невиновны. Комитет общественного спасения еще молчал. Один Колло д’Эрбуа, хоть и член комитета, а следовательно, непременный приверженец правительства, выказал живейшее участие в отношении Ронсена. Это было весьма естественно: до Венсана Колло не было никакого дела, но участь Ронсена, который вместе с ним ездил в Лион и исполнял там кровавые приказы, касалась его очень близко. Колло д’Эрбуа вместе с Ронсеном утверждал, что из жителей Лиона лишь одна сотая доля – патриоты, что всех остальных следует сослать или убить, что надо запугать весь юг и в особенности непокорный город Тулон. Ронсен сидел в тюрьме за то, что повторил эти ужасные слова в своем листке. Для Колло д’Эрбуа, отозванного, чтобы дать отчет в своих действиях, было крайне важно оправдать Ронсена: этим он оправдывал себя.

В это самое время пришла петиция, подписанная несколькими лионскими гражданами и содержавшая душераздирающую картину бедствий, постигших их город.

Они описывали, как расстрел картечью из пушек заменил гильотину; как населению целого города грозит истребление; как богатый мануфактурный край разрушается уже не молотом, а порохом. Эта петиция, под которой имели мужество подписаться четыре гражданина, произвела на Конвент тяжелое впечатление.

Колло д’Эрбуа поспешил внести свой доклад и в свойственном ему революционном упоении представил эти отвратительные экзекуции в том виде, в каком они представлялись его воображению, то есть как нечто совершенно естественное и необходимое. Сущность его доклада состояла в том, что лионцы побеждены, но говорят, что скоро отмстят за себя. Нужно запугать этих всё еще не смирившихся бунтовщиков, а вместе с ними – всех, кто вздумал бы подражать им; нужен пример, быстрый и страшный. Обыкновенное орудие казни действовало недостаточно скоро, молот разрушал медленно; тогда картечь истребила людей, а порох истребил здания. У казненных руки, в свою очередь, были обагрены кровью патриотов. Народная комиссия отбирала их из толпы арестантов быстрым и верным глазом, и нет причин сожалеть ни об одном из них.

Террор в Лионе

Такими объяснениями Колло д’Эрбуа вынуждает изумленное собрание одобрить то, что ему самому кажется естественным. Потом он отправляется к якобинцам жаловаться на то, как трудно было оправдать свои действия, и на сочувствие, вызванное лионцами. «Сегодня, – рассказывает он, – мне пришлось прибегать к перифразам, чтобы заставить Конвент одобрить казнь изменников. Они там плакали, спрашивали: “Умирали ли изменники с первого раза?..” С первого раза! Контрреволюционеры! А Шалье разве умер с первого раза?! Вы осведомляетесь, сказал я Конвенту, как умерли эти люди, покрытые кровью наших братьев. Да если бы они не умерли, вы бы здесь не совещались!.. Что ж, они едва поняли эти речи. Они слышать не могли о мертвецах, не умели защитить себя от теней!»

Потом, перейдя к Ронсену, Колло д’Эрбуа сказал, что делил на юге с патриотами все опасности, постоянно рисковал погибнуть вместе с ними от кинжала аристократов и выказал величайшую твердость с целью заставить уважать власть Республики; что в эту минуту все аристократы радуются его аресту и видят в нем повод к надеждам. «И что же сделал Ронсен, чтобы быть арестованным? – удивлялся Колло. – Я у всех спрашивал, и никто не мог мне сказать».

На следующий день, 23 декабря (3 нивоза), Колло опять явился в клуб и объявил о смерти патриота Гайара, который, видя, что Конвент склонен будто бы осудить энергию, выказанную в Лионе, умертвил сам себя. «Обманул ли я вас, – воскликнул Колло, – говоря, что патриоты придут в отчаяние, если патриотический дух ослабнет?!»

Так, пока эти два вождя ультрареволюционеров сидели под арестом, за них волновались их приверженцы. В клубах и в Конвенте отбоя не было от ходатайств, и даже один из членов Комитета общественного спасения защищал их, чтобы защитить самого себя. Противники их, с другой стороны, нападали тоже энергично. Филиппо, возвратившийся из Вандеи преисполненным негодования против Сомюрского главного штаба, требовал, чтобы комитет начал преследование Россиньоля, Ронсена и других, и усмотрел измену в неудаче кампании 2 сентября.