История Французской революции. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 152

В порыве увлечения Конвент отменил максимум и реквизиции, предал суду Бийо, Колло и Барера; так что вопрос был решен в некотором роде приступом. Однако он сохранил еще некоторые остатки системы реквизиций. Те из них, которые имели целью продовольствование больших общин, просуществовали еще месяц. Правительству оставлялось право брать продукты самовластно, платя за них по рыночным ценам. Комиссия лишилась части своего титула: она стала называться комиссией продовольствия, а не «торговли и продовольствия». Число ее директоров сократили до трех, а служащих по ее ведомству – от десяти тысяч до нескольких сотен человек. Подрядная система заменила казенную, и Конвент мимоходом восстал против Паша из-за созданного им комитета рынков. Извоз тоже был сдан подрядчикам. Оружейный завод в Париже, оказавший громадные, но дорогостоящие услуги, был распущен. Изготовление оружия было также поручено подрядчикам. Рабочие, предвидя, что будут получать меньше платы, некоторое время роптали, даже грозились взбунтоваться, подстрекаемые якобинцами, но их умиротворили и отослали в их общины.

Вопрос о секвестре, сначала отложенный из опасения, что восстановлением свободного обращения ценных бумаг будут снова открыты источники для содержания эмиграции и опять возникнет биржевая игра иностранными бумагами, – этот вопрос был снова поднят и на этот раз решен в пользу свободы торговли. Секвестр был снят. Иностранным негоциантам возвратили секвестрованные ценные бумаги, даже рискуя тем, что с французами так же поступить не удастся. Наконец, восстановили и свободное обращение звонкой монеты. Оно было прекращено с целью помешать эмигрантам вывозить металлические деньги из Франции, а теперь разрешалось на том основании, что торговля сделается невозможной, если не позволить оплату золотом и серебром покупок, сделанных за границей. К тому же полагалось, что металлические деньги спрятаны и не показываются по милости денег бумажных и что возможность платить за границей заставит их опять войти в обращение.

Кроме того, были приняты предосторожности, довольно, впрочем, несерьезные, чтобы эти деньги не потекли в руки эмигрантов: каждый, кто вывозил сумму звонкой монетой, обязывался ввести товаров на равнозначную сумму.

Наконец, Конвент занялся трудным вопросом об ассигнациях. В действительном обращении их находилось около 7 миллиардов и 5–6 миллионов; в кассах их оставалось на 5–6 миллионов, следовательно, изготовлено их было на 8 миллиардов. Залога имугцествами – лесами, землями, усадьбами, домами, движимым имуществом и пр. – оставалось еще на 15 миллиардов. Следовательно, залога было более чем достаточно. Между тем ассигнация теряла девять десятых или одиннадцать двенадцатых своей ценности, смотря по тому, на какие предметы менялась. Итак, государство, получавшее налоги ассигнациями, гражданин, живущий рентой, служащий, собственник домов или земель, кредитор, давший свой капитал под проценты, словом, каждый, кто имел дело с бумажными деньгами, подвергался громадному убытку. Камбон предложил увеличить жалованья и рентный доход. Это предложение, после жаркого спора, пришлось принять хотя бы для служащих, которым буквально не на что было жить. Но это было ничтожное средство против ужасающего зла: это значило дать облегчение одному разряду людей из тысячи. Чтобы помочь всем, надо было восстановить правильное соотношение валют – но как этого достигнуть?

Еще были в ходу прошлогодние надежды о необходимости выявить причины падения ассигнаций и найти средства к поднятию их. Сначала, хоть и признавая, что огромное количество их составляет одну из этих причин, старались доказать, что эта причина все-таки не главная, чтобы снять с себя обвинение в неумеренности выпусков. В доказательство приводилось то обстоятельство, что в минуту отступничества Дюмурье, восстания Вандеи и взятия Валансьена ассигнации, хоть и обращались в гораздо меньшем количестве, чем после снятия блокад Дюнкерка, Мобёжа и Ландау, однако теряли еще больше. Это действительно было так и доказывало, что поражения и победы имеют влияние на курс валюты – истина неоспоримая. Но теперь, в марте 1795 года, победа была полной, доверие к продажам установилось, национальные имущества сделались предметом биржевой игры, множество спекулянтов скупали их, чтобы поживиться при перепродаже; однако же падение стоимости ассигнаций продолжалось, и было в несколько раз больше, чем в предыдущем году. Следовательно, чрезмерность выпусков оказывалась настоящей причиной падения бумажных денег, а единственным средством поднять цену оставалось изъятие их – в как можно большем количестве – из обращения.

Единственным средством изъятия ассигнаций из обращения была продажа национальных имуществ. Но как их продавать? Вечные вопросы, задававшиеся каждый год! Покупкам в прошедшие годы мешали предрассудки и неуверенность в устойчивости приобретений. Теперь мешало другое. Пусть читатель представит себе, как вообще производятся покупки недвижимости при обыденном течении дел. Торговый человек, мануфактурщик, поселянин, финансист покупает землю у человека обедневшего или желающего обменять свою землю на другую. Земля всегда обменивается либо на другую землю, либо на движимый капитал, накопленный трудом. Но представим себе целую сеть территорий, состоящую из богатейших и мало раздробленных земель, парков, великолепных усадеб, городских домов, разом предлагаемую в продажу в ту самую минуту, когда землевладельцы и торговцы, самые богатые финансисты разбрелись кто куда. И была ли возможность продать имущества обычным способом? Уж никак не мелкие буржуа или фермеры, едва уцелевшие после гонений, могли сделать такое приобретение и особенно заплатить за него. Вероятно, скажут на это, что количество всех находившихся в обращении ассигнаций было достаточно на всю покупку, но это количество было обманчиво, так как каждому владельцу ассигнаций приходилось отдавать их в восемь и в десять раз больше прежнего за те же предметы.

Стало быть, трудность задачи заключалась не в том, чтобы внушить желание купить, а в том, чтобы дать желающим возможность заплатить. Поэтому все предлагаемые средства исходили из ложного основания, ибо все предполагали такую возможность. Средства эти разделялись на принудительные и добровольные. Первые заключались в лишении ассигнаций денежного значения (демонетизации) и принудительном займе. Посредством демонетизации бумажные деньги превращались в простые закладные знаки на имущества. Эта мера была тиранической, потому что ассигнация в руках рабочего или бедняка превращала его кусок хлеба в землю и обрекала владельца на голод. От одного уже слуха о намерении лишить часть ассигнаций денежного значения ассигнации упали больше, еще и пришлось объявить специальным декретом, что это не будет исполнено. Принудительный заем был не менее тиранической мерой: он тоже насильно превращал денежную ассигнацию в закладную на землю. Вся разница состояла в том, что заем падал на высшие и богатые классы; но и эти классы столько уже перенесли, что трудно было заставить их покупать земельную собственность, не ставя их перед жестоким затруднением. Притом, с тех пор как наступила реакция, они начинали обороняться от всякого возвращения к революционным мерам.

Следовательно, оставались только добровольные средства. Таковые были предложены всякого рода. Камбон придумал лотерею из четырех миллионов билетов, каждый по 1000 франков; это составило бы вклад в 4 миллиарда. Казна прибавляла от себя 891 миллион на выигрыши, и распределялась эта сумма так, чтобы оставалось четыре выигрыша в 500 тысяч франков, тридцать шесть в 251 тысячу и триста шестьдесят – в 100 тысяч. Вкладчики, не выигравшие ничего, получали назад свою тысячу, но и тем и другим выдавались не ассигнации, а трехпроцентные билеты казначейства, под залог национальных имуществ.