Она не шевельнулась.
— Расскажешь Питеру, что мы виделись?
— Нет, я же обещал.
— Разумеется, ты обещал, но вы лучшие друзья. Знаю, каково это. Кроме того, мы же установили, что все трое — лжецы.
Повернувшись в кровати, она улыбнулась мне, — по крайней мере, в темноте я увидел, как блеснули зубы.
— Не знаю, мой ли друг тот человек в Памплоне, — сказал я. — Но я знаю, что люблю тебя.
— Вот что это такое — уважать девушку утром, — пробормотала она и снова повернулась ко мне спиной.
Выйдя на улицу, я обнаружил, что у меня не хватит наличных на такси, но, по крайней мере, пробежка до автовокзала согрела меня настолько, что высохла одежда — влажная и ледяная, когда я ее надевал.
В автобусе до Памплоны царила странная атмосфера. Пассажиры делились на три категории. Первые подзадоривали себя и друзей перед забегом с быками, перекрикивались, громко гоготали, пытаясь скрыть волнение, хлопали друг друга по плечу и уже принялись за сангрию или бренди. Вторые спали или пытались поспать. К третьей категории принадлежал я, единственный, кто обозревал местность и думал. Пытался постичь и осознать, но всякий раз терпел неудачу и был вынужден начать сначала. Наконец размышления прервал звонок Питера, но я не мог взять трубку — он услышит, что я в автобусе. Ехать оставалось еще больше часа, а с пригородным автобусом такое не стыкуется.
Перезвонил я уже с окраины Памплоны.
— Я уж думал, ты проспал, — сказал он.
— Ну конечно нет. Встретимся «У Джейка» через пятнадцать минут?
— Я уже там. Увидимся.
Я засунул телефон в карман. Был ли в его голосе некий скрежет, нечто выдававшее, что он что-то знает? Я понятия не имел. Будь это Питер, я бы знал. Но тот, с кем я только что разговаривал, был чужаком. Казалось, мой мозг вот-вот взорвется.
В баре было столько народу, что мне пришлось буквально протискиваться между мужчинами — и немногочисленными женщинами, — одетыми в белое и красное. Питер — или тот, кто называл себя Питером, — сидел у бара; пришел он, должно быть, рано. На нем была шапочка и пара больших темных очков — таких я раньше не видел.
— Прошу, — сказал он, указывая на полный стакан бренди, стоявший рядом с моим, мелким.
Помедлив, я схватил стакан и осушил его одним глотком.
— Страшно?
— Да, — сказал я.
Он кивнул в сторону газеты на стойке:
— Сегодня быки с фермы Галаванес. Говорят, лютые звери.
— Вот как.
— Не знаю, их ли убьют. То есть после обеда
[20].
— По-моему, лучше не знать.
— Да.
Он смотрел на меня. А я — на него. Теперь это было заметно. Когда он вышел из ванной в Сан-Себастьяне и сказал, что его вырвало, я подумал: он побледнел и выглядит старше потому, что заболел. Откуда он прибыл — из какого времени, из какого места?
— Времени мало осталось, — сказал он, не глядя на часы. — Пойдем.
Мы встали там же, где и накануне. Идея была в том, чтобы вторая попытка оказалась как можно более точной копией первой. Как говорил Питер, превратить как можно больше переменных в постоянные. Чтобы мы могли сосредоточиться на ощущениях, а не просто обработать все новое и незнакомое. Испытать то же самое, но по-другому. Этим ли Питер занимался последние два дня? Во вселенной, откуда он прибыл, он и я — или тот, кем я был в другой вселенной, — стояли на этом же самом месте и ждали быков? Разумеется, изменения начались с того мгновения, как он вошел в эту вселенную, события перестали течь абсолютно параллельно. Но сколько всего он изменил? И сколько всего хочет изменить? Невыносимо. У парнишки рядом с нами началась истерика. Я его узнал — громогласный американец из автобуса. Нет, это невыносимо, и я повернулся к Питеру, чтобы сказать, что знаю, кем он является — или, вернее, кем не является, — но грохот оповестил нас, что быков выпустили.
У меня пересохло во рту. Я присел, заняв своего рода исходное положение. Не знаю, почему бегуны не вставали равномерно вдоль всего маршрута, — каждая точка казалась столь же пригодной, как и любая другая. Вместо этого мы собирались группами. Возможно, идея в том, что в толпе находиться безопаснее.
— Я побегу за тобой, — сказал Питер. — Между тобой и быками.
Приближались шум и крики, и казалось, в воздухе я ощущал запах паники и крови; прошедший накануне дождь спрессовал воздух — деревья согнулись и прошелестели нам с Мириам предупреждение. Парочка туристов оторвалась от нашей толпы и побежала; мне вспомнились капли, падавшие с водосточного желоба за окном комнаты сегодня ночью.
И вот они. Показались из-за поворота. Один бык поскользнулся на брусчатке, повалился на бок, но поднялся. На улице в том месте, где приземлился бык, осталась лежать фигура. Лысый мужчина, одетый в белое, бежал перед первым быком и как бы управлял им рукой, сжимавшей скатанную в трубку газету — с ее помощью он попеременно то бил быка по лбу, то восстанавливал равновесие. Окружавшая нас толпа начала двигаться, и я хотел побежать, но меня удержали за одежду.
— Подожди, — спокойно произнес за моей спиной Питер.
Во рту пересохло так, что я не смог ответить.
— Вперед, — сказал он.
Я побежал. Чуть левее от центра улицы, как и накануне. Сосредоточился на том, что передо мной. Не упасть. Со всем остальным я ничего не могу поделать. И прислушался к ощущениям. Ничего — все заслонил панический страх. А потом из-под меня ушли ноги. Явная подножка. Вот и все, о чем я успел подумать, перед тем как ударился о брусчатку. Я знал, что надо лежать спокойно. А еще я знал, что у нас за спиной бык весом в полтонны, и перекатился левее. Надо мной мелькнула тень — солнце перекрыло нечто огромное, словно корабль. Когда она миновала, я посмотрел вверх и увидел черную узкую задницу здоровенной зверюги.
Она остановилась. И развернулась.
Внезапно вокруг все стихло; тишину прорезал леденящий вскрик, — возможно, сидевшая на заграждении девушка поняла, что вот-вот произойдет.
Бык смотрел на меня. Глаза мертвые, ничего не выражающие — только то, что он меня видел. Зверь фыркнул. Поскреб мостовую копытом и опустил рога. Я не смел пошевелиться. Но теперь это уже неправильная тактика: меня обнаружили, выцепили из толпы. Черная глыба мышц дернулась, рванув ко мне. Я уже был мертв. Закрыл глаза.
Что-то схватило меня за ногу, рвануло и потащило — я чувствовал, как бьюсь подбородком о брусчатку. Я ударился обо что-то затылком, и на мгновение все почернело, а потом я открыл глаза. Ударился я о стену. Надо мной стоял Питер, все еще держа меня за лодыжку. В нескольких метрах от нас лысый мужчина с газетой приплясывал вокруг быка, отвлекая и уводя, а помогал ему еще один, тоже с газетой. Питер встал между мной и быком. Появилась корова, и бык, судя по всему, потерял интерес ко мне и побрел за ней. Сразу после этого мимо прошли оставшиеся пять быков и коров, но нас они не заметили; казалось, животные утомились от шума, хотели уйти куда-нибудь подальше, где их оставят в покое.