Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути - читать онлайн книгу. Автор: Захарий Френкель cтр.№ 226

Женщина оказалась женой Рабиновича. Год тому назад он вернулся из ссылки после 1938 г., но без права жительства в Ленинграде. Поселившись в Луге, он возобновил свою работу скульптора в Академии художеств, наезжая время от времени в Ленинград. Но совершенно неожиданно его опять арестовали. Оставшись без всяких средств, с детьми, она сама, ещё очень молодой скульптор, взялась завершить работу мужа. Спустя месяца два экспертная скульптурная группа апробировала работу Рабиновича, и бюст Эрисмана по слепку был отлит в гипсе в нескольких экземплярах для ряда гигиенических кафедр и институтов в Ленинграде.

Очень много огорчений и волнений было внесено в мою жизнь в 1949 г. длительной болезнью Лёли. Ряд симптомов заставлял предполагать наличие у неё туберкулёзного процесса. По моей просьбе больную несколько раз навещал проф. М. Д. Тушинский, занимавший в то время должность главного терапевта города. Для окончательного определения диагноза он настоятельно советовал поместить Лёлю в клинику. Я имел возможность ознакомиться с фактическими условиями и обстановкой пребывания в этой клинике. Как далека была эта обстановка от бережного отношения к больному человеку! После нескольких месяцев лечения в стационаре Лёля вернулась домой в том же состоянии, в каком туда поступила. Пока она лежала сначала в клинике проф. М. Д. Тушинского, а затем — проф. М. В. Черноруцкого, я каждый день, либо через день бывал у больной и видел весь склад жизни, весь процесс «клинического пользования больных», познавая его своими глазами и глазами самих больных.

В центре внимания клинических работников и курируемых студентов находилась лишь болезнь, её диагностика. Больной, как целостная личность, в конечном счёте, определяющая самую жизнь, не стоял на первом плане. Более того, всё внимание сосредоточивалось не на лечении, не на улучшении здоровья, а лишь на изучении и распознавании болезненных симптомов. Это в принципе не может не сказываться на отношении к больным подготавливающихся в клиниках новых поколений врачей. Я был бесконечно признателен М. Д. Тушинскому за его исключительную отзывчивость, за его активное стремление оказать помощь в чужой беде. Он был сердечным, хорошим человеком, но при всей его сердечности и преданности клинической медицине, он не прокладывал новых путей и не стоял на позиции С. П. Боткина по отношению к целостному человеку, всегда связанному в нераздельное единство. Клиническая действительность в больнице Эрисмана не вызывала у меня, да и не могла вызвать большого удовлетворения.

В течение мая и июня 1949 г., как и в предыдущие годы, я выполнял обязанности председателя государственной экзаменационной выпускной комиссии в Санитарно-гигиеническом мединституте (2-м ЛМИ). Я открывал каждое заседание госкомиссии и по многу часов присутствовал на самом экзамене. Благодаря участию во всех экзаменах у меня складывалось впечатление, что, невзирая на специальный санитарно-гигиенический профиль института, подготовка и знания студентов по клиническим предметам были несравненно более прочными и глубокими, чем по любому из санитарно-гигиенических предметов. В этом сказывался результат неизбежной самостоятельной практической работы в клиниках при курировании больных и отсутствие такой необходимой самостоятельной практической санитарной работы при прохождении гигиенических дисциплин. Поэтому нередко я испытывал мучительные колебания: совместимы ли ответы экзаменующегося с возможностью присвоить ему звание врача. Вспоминаю случай, когда, наоборот, пришлось отстаивать отвечавшую на экзамене от несправедливого решения. Отвечала очень робкая и смущающаяся, но достаточно знающая студентка. Во время её ответа вошёл и занял место среди членов экзаменационной комиссии директор института Д. А. Жданов. Смущение оробевшей выпускницы он принял за незнание и высказал по её адресу неодобрение. Когда после окончания экзамена члены комиссии согласовывали свои отметки, директор категорически потребовал, чтобы ей был поставлен неуд. Тщетно указывал я на некоторое замешательство и временную заторможенность отвечавшей, директор в тоне властного решения настаивал на своём. Я вынужден был обратить внимание на обязательность соблюдения правила о работе Государственной экзаменационной комиссии и поставил вопрос на формальное решение ею вопроса. Все три члена комиссии высказались против решения директора. С явным неудовольствием Д. А. ушёл.

Вслед за последним госэкзаменом я без проволочки, как обычно, составил обстоятельный отчёт о деятельности госкомиссии и высказал в нем ряд предложений о необходимости введения практической санитарно-гигиенической работы студентов в учреждениях Горздрава и обязательно в санитарно-эпидемиологической станции. На следующий день после окончания госэкзаменов в Доме культуры был торжественный вечер выпускников. Мне нельзя было уклониться от присутствия на нём. Открылся вечер речью директора. Речь была построена очень умно. Слушая эту хорошо построенную речь, я не мог постигнуть, как уживается с природной одарённостью и умом у директора примитивная бюрократическая ограниченность и самоуверенность. Совсем непредвиденно для меня первое слово после вступительной речи директора было предоставлено мне. Студенчество, по-видимому, из-за титулов и званий, шумно приветствовали моё выступление. Я говорил как старший по возрасту, обращаясь к более молодому, вступающему в строй новому пополнению врачебно-санитарной рати. Нужно по окончании образования продолжать учиться, но учиться не только из книг и от других, а учиться на собственном опыте, из раскрытой книги жизни, у самой практики.

Во время перерыва я незаметно ушёл, чтобы ехать в Пушкин. Была чудесная белая ночь. Волшебная красота Невы при переезде через мост, а в Пушкине — в густых аллеях полная очарования заснувшая красота природы. Всё прозрачно вокруг, всё таинственно безмолвно, загадочно, настороженно. Задумчивая тишина.

В конце июня, в период наибольшей занятости моей в Госкомиссии, мне пришлось оторваться на два дня для участия в Москве в расширенных заседаниях правления Всесоюзного гигиенического общества. Мне предложено было сделать доклад в связи с 25-летием работы Ленинградского отделения этого общества. Ленинградское отделение является старейшим из всех отделений ВГО. В течение всех 25 лет его существования я неизменно переизбирался председателем общества. В своём очерке о работе ЛОГО в советский период, затем напечатанном в журнале «Гигиена и санитария», я подробно показал, что Ленинградское отделение явилось фактически продолжением Русского общества охранения народного здравия, учреждённого еще в 1878 г. Фактическая справка моя относительно личного состава членов-учредителей ЛОГО, его секций и программы вызвала резкое замечание председательствовавшего В. А. Рязанова ^[369], заявившего, что гигиенические общества советского периода ничего общего не могут иметь с гигиеническими обществами дореволюционного буржуазного Петербурга. Тогда, в 1949 г., о преемственности современной научной деятельности с деятельностью передовых демократических сил дореволюционного периода говорить не полагалось. В своём заключительном слове я сделал надлежащую отповедь выступлению Рязанова.