Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути - читать онлайн книгу. Автор: Захарий Френкель cтр.№ 225

30 августа. Утром отливал воду из борозд на поле орошения. Были у меня Магарил и Цеймах. Оба трогательно милые люди. По поручению кафедры: запинаясь и путаясь, М. Ю. Магарил сообщил, что кафедра хотела бы активно облегчить для меня всякие трудности. Но я и сам не знаю, — в чём и как.

9 сентября. Вместе с Борисом Ивановичем Карпенко и Лёлей был в Нарсуде с половины первого до 6 часов. Совершенно непонятная для меня озлобленность Зиночки против Лёли. Заявление написано с поражающим сутяжническим расчётом. И всё это мне приходится пережить. Горечь и омерзение оставляют в душе невыносимую боль.

Лёля добросовестно не понимает происходящего и так же, как и я, готова на какие угодно уступки. Ни мне, ни другим — ни одного дурного слова о старшей сестре, против неё, не говорит, но страдает, как и я, страшно ^[368].

Всё неотступнее и явственнее в глубине моего сознания в 1948 г. звучала гложущая меня тревога: преследующее меня ощущение огромной массы невыполненных задач, стоящих передо мною. Число их, их размеры растут беспощадно, а успеть их выполнить уже для меня непосильно!

И другое горькое сознание всё чаще омрачало моё настроение: люди — наши близкие, друзья, с которыми мы чувствуем взаимное понимание, уважение и единство, — самая большая ценность из всех доступных человеку ценностей жизни, и этой ценности теперь с каждым годом остаётся у меня всё меньше. Одни уходят из жизни, в отношениях с другими ослабляются, стираются нити тесной внутренней взаимопринадлежности, а новых, свежих за десяток последних лет уже не образуется. Это самый трагический в моём сознании итог истекшего 1948 г.

1949 г. начался для меня упорно державшимся общим недомоганием, а затем сильными болями в области сердца. Благодаря заботам А. Я. Гуткина меня навещал несколько раз специалист по болезням сердца из 2-го Мединститута доцент Б. М. Шерешевский. По его мнению, для обеспечения клинического ухода и надлежащего режима меня необходимо было госпитализировать. Я предпочёл остаться дома, подчинившись на некоторое время требованию постельного содержания. Принимал назначенный мне курс диуретинового лечения. В течение почти трёх недель я пользовался неусыпным уходом Лёли, остававшейся при мне неотлучно во время повторных сильных стенокардических болей.

Однако уже в конце января я должен был возобновить чтение лекций. По распоряжению Министерства, в ленинградском ГИДУВе был организован с конца января специальный курс лекций для руководителей кафедр биологии в мединститутах — с учётом мичуринского и павловского учения. Мною был прочитан ряд лекций о профилактическом направлении советского здравоохранения и об основном содержании гигиены — как науки о формировании внешней среды в интересах здоровья населения. Ввиду того, что я ещё не вполне оправился от болезни, дирекция каждый раз присылала за мной машину. С волнением узнал я во время моей болезни о смерти одного из наиболее деятельных членов правления ленинградского отделения Гигиенического общества, единственного представителя в правлении с инженерной компетенцией — Константина Павловича Коврова. Выше я много раз упоминал о его самоотверженном труде по руководству работой водопроводной станции Ленинграда. При этом он проявлял находчивость и инициативу, чтобы справиться в условиях послереволюционной разрухи с непреодолимыми, казалось, трудностями при проведении ремонта машин, в поддержании дисциплины труда при недостатке продовольствия для рабочих и т. д. Чтобы быть в курсе новейших достижений в водопроводном деле, он тщательно изучал нашу и зарубежную санитарно-техническую литературу и знакомился с передовым опытом на практике во время командировок в Лондон и другие города. Вероятно в связи с этим он, как и многие другие ведущие инженеры в начале 30-х гг. попал в тяжёлую полосу подозрений и репрессий. Несколько лет он был оторван от Ленинграда. Но, как только ему разрешили вернуться, он вновь весь отдался делу коренного улучшения водоснабжения в Ленинграде, заняв место главного инженера «зоны водоохраны» городских водопроводов. В то же время он серьёзно был занят теоретическими работами по испытанию улучшений в очистке питьевых вод.

Я уважал и любил Константина Павловича не только за его преданность практическому делу и за его всегдашний интерес к науке, но и за его личные качества отзывчивого, благожелательного общественного работника, всегда готового прийти на помощь не на словах, а на деле.

Здоровье Константина Павловича сильно подорвалось ещё в голодные 1919–1922 гг. Тогда после целого дня инженерной работы он по вечерам до поздней ночи играл в духовом оркестре, за что получал натурой некоторые продукты питания. В результате он нажил себе эмфизему лёгких, которой страдал все последующие годы. Его смерть в начале 1950 г. была для меня неожиданной.

Директору Санитарно-гигиенического мединститута (бывшего 2-го Ленинградского мединститута) Д. А. Жданову пришла мысль устроить музей или постоянную выставку здравоохранения и гигиены для того, чтобы поднять интерес у студентов и облегчить им усвоение сущности профилактического направления советского здравоохранения и содержания всех разделов гигиены. Общий план и программу музея Д. А. Жданов поручил составить мне. Задача эта была нелёгкая, т. к. на небольшой площади нужно было расположить обширный по содержанию материал. Когда в конце концов программа и план работы по устройству музея были согласованы, вдруг оказалось, что заказывать необходимые экспонаты, модели, макеты или приборы отдельным мастерам нельзя и что всё оформление должно было заказываться в специальной художественной организации, что требовало затрат в несколько тысяч рублей. Я указывал, что весь проект уже у нас есть и ни одной копейки на это нам затрачивать не нужно. Оказалось, что в этом случае мы не сможем заказывать экспонаты. Считая такие явно излишние затраты средств неоправданными, я отказался участвовать в устройстве музея. Дирекция возложила всё дело сношений с художественными организациями на энергичного молодого ассистента М. Ю. Магарила. По моей просьбе он был командирован в Москву для ознакомления с порядком устройства и оборудования Музея гигиены 1-го Московского мединститута. С большой энергией и затратой героических усилий на преодоление трудностей, создаваемых художественной организацией, он в течение почти двух лет работал над созданием Гигиенического музея.

В связи с подготовкой экспонатов для этого музея решено было заказать скульптурному отделению Академии художеств бюст Ф. Ф. Эрисмана. Ко мне обратился скульптор, которому был передан этот заказ, с просьбой предоставить ему на время портреты Фёдора Фёдоровича. Я передал ему имевшийся на кафедре довольно удачный портрет учёного и три фотоснимка разных периодов. Начав работать, скульптор несколько раз заходил ко мне на кафедру просил у меня биографический очерк Эрисмана и воспоминания о нём. Затем он просил меня побывать у него в мастерской, чтобы сделать замечания о первом выполненном варианте слепка. Но потом на долгое время перестали поступать сведения о ходе его работы. Только спустя месяц или два я получил приглашение посетить мастерскую художника и дать письменный отзыв, насколько удовлетворительным может быть признан слепок, сделанный скульптором Рабиновичем. В той же убогой мастерской над прежним слепком теперь работала молодая женщина. Много раз после моих замечаний она переделывала слепок, пока, наконец, строгое лицо сухого немецкого профессора не озарилось доброжелательным выражением Фёдора Фёдоровича Эрисмана.