Мне никогда не приходилось прежде бывать в городах «черты оседлости» и близко знакомиться с жилищно-бытовыми условиями, в которых живут бедные еврейские семьи. По усвоенной издавна привычке ранние утренние часы — с 5–6 часов до 8–9, в новых местах, которые я посещал, я с интересом воочию знакомился с обстановкой, бытом и благоустройством жителей. Я обошёл все улицы в районе нижнего базара и не мог подавить в себе тяжёлого чувства, возникшего от картин беспредельного убожества и нищеты, скученности и неблагоустройства в районах, заселённых мелкими ремесленниками, торговцами и неизвестно как перебивавшимися семьями еврейской бедноты. В условиях планового социалистического хозяйства, казалось мне, можно было ожидать, что наличие в Минске тысяч людей, нерационально расточающих свою рабочую силу на мелкую торговлю или мелкое ремесло, должно было поставить вопрос об открытии там предприятий (трикотажной или обувной фабрики, завода, производящего металлические изделия или ещё чего-то в том же духе) для создания рабочих мест и поглощения этой рабочей силы.
В те годы белорусским Наркомздравом издавался ежемесячный журнал «Белорусская медицинская мысль». По просьбе редакции я дал в него статью «Социально-профилактическое содержание деятельности участкового врача». Она была напечатана в книжке журнала, вышедшей в июне 1927 г.
Трудно это было, при тогдашней (в 1925–1929 гг.) моей занятости и, казалось, превосходившей все мыслимые границы перегрузке работой в Музее города, в Институте коммунального строительства, в Институте для усовершенствования врачей, во 2-м Ленинградском мединституте и в других учреждениях, — отрываться два раза в год на целые две недели для поездки в Минск, но, в общем итоге, эти поездки и вся консультационная работа в белорусском Наркомздраве оставляли чувство не напрасно затраченных усилий, так как они обогащали меня новыми впечатлениями и наблюдениями.
Доктор Дегтярь был одарён большой настойчивостью к систематическому обобщающему научному труду. Вскоре он занял кафедру гигиены труда в Ташкентском мединституте, а затем был несколько лет профессором гигиены труда в Новосибирском медвузе.
Доктор Смулевич под моим руководством освоил ведение статистики общей заболеваемости. Для изучения русской литературы по этой специальности (трудов Е. А. Осипова, П. И. Куркина, Н. И. Тезякова и др.) он был прикомандирован на некоторое время к нашему Отделу в Музее города в Ленинграде. Ему несомненно, принадлежит заслуга осуществления первого после Октябрьской революции опыта организации в Белоруссии статистики общей заболеваемости, с собиранием всего материала карточной регистрации первичной обращаемости, его проверки, разметки и статистической разработки и, наконец, его научного освещения в обширном труде, который был защищён в качестве докторской диссертации.
Совершенно неожиданно в апреле 1958 г. мне удалось вновь увидеть Минск, когда я приехал туда для участия в выездной сессии Академии медицинских наук. Перед моими глазами предстал совершенно новый Минск, мало чем напоминающий убогий город «черты оседлости». Теперь это был современный центр республики с полумиллионным населением, с огромным числом промышленных предприятий, с множеством высших учебных заведений, с собственной Академией наук, с широкими проспектами, хорошо оборудованными улицами, не уступающими лучшим улицам Ленинграда. И всё это было результатом всего лишь одного послевоенного десятилетия восстановления города!
Хорошо сохранились в памяти впечатления от поездки в Москву летом 1926 г. Свой летний отпуск Екатерина Ильинична решила провести с Иликом в Отузах, на южном берегу Крыма между Судаком и Феодосией. В Москве я побывал с Иликом у моей сестры Евгении. Мне очень хотелось показать ей моего сына. В это время со своей дачи у станции Удельная по Казанской железной дороге приезжал наш старший брат Яков. Он был одним из пионеров по устройству дачного посёлка для пенсионеров. На своём участке он успел раскорчевать от порослей небольшую часть земли под огород и, как первые плоды своего труда, привозил огурцы, какой-то невиданной породы помидоры и фигурные тыквы.
Целый день водил я своего семилетнего сына по Москве, побывал с ним в Зоологическом саду, в Парке культуры и отдыха. Прогуливаясь по берегу Москвы-реки, мы вышли в Нескучный сад и дальше по свободным от застройки холмистым берегам направились к Воробьёвым горам. Оттуда видна была вся Москва. И я, помню, впервые заметил, что нет золотого купола храма Христа Спасителя
[254]. Я слыхал, что снимают совершенно бездарный, к тому же так неудачно поставленный памятник царю Александру III, и даже порадовался этому, но мне казалось прямо непонятным и невероятным это начавшееся разрушение величавого по своей благородной простоте, внушительного архитектурного памятника победителям в войне 1812 года. Это была явная, ненужная ошибка.
Из Москвы Екатерина Ильинична с Иликом продолжили путь в Крым, а я направился в Одессу для участия во Всесоюзном санитарном и бактериологическом съезде.
Съезд проходил в здании бывшей одесской Биржи. Как всегда, я охотно участвовал в организованных для участников съезда экскурсиях: на водопроводную станцию, на поля орошения. Подробно осмотрел одесскую больницу и ознакомился с организацией лечебно-профилактического обслуживания детей.
По окончании съезда я пароходом добрался до Феодосии, а оттуда отправился на две недели в Отузы. В Феодосии подробно ознакомился с карантином и всеми его учреждениями. Меня давно интересовали сохранившиеся в этом городе остатки древних водопроводных сооружений. Я осмотрел несколько колодцев с каменной отделкой. На дне каждого из них находился выход гончарной трубы, приводившей воду от одного из имевшихся за городом на обращённых к морю склонах широких и длинных складов камня. Это были усечённые пирамиды по 5–6 м высотой. Внутри такой пирамиды камень, остывший ночью, не успевает нагреться, и бризы, дующие с моря в течение дня, проникая внутрь вала, отдают часть своей влаги, конденсирующейся на более прохладной поверхности камней, и эта вода стекала по трубам в колодцы. Теперь, разумеется, этой воды не хватало и вопрос шёл об устройстве нового водопровода.
В Отузах мы с Иликом гуляли вдоль берега моря, собирали образцы интересных камней и крымских растений. В одну из таких прогулок мы зашли довольно далеко от Отуз и любовались большим, высившимся над морем белым каменным зданием с широкими застеклёнными проёмами. Заинтересовавшись, мы взобрались к зданию по крутому береговому склону. Оказалось, это был Крымский институт — научно-исследовательское учреждение для всестороннего изучения природы Крыма. Здание было завещано специально для института одним из практиковавших на южном берегу Крыма врачом. Неожиданно выяснилось, что в это время в нём работал Ф. Ю. Левинсон-Лессинг, исследовавший крымские минеральные породы. Я воспользовался случаем, чтобы узнать у Франца Юльевича о некоторых непонятных мне формах камней и пород, которые возбудили моё любопытство при прогулках от Отуз до Коктебеля. Мы с Иликом подробно рассматривали разнообразные институтские коллекции — крымских насекомых, растений, образцов пород и пр. Чтобы детальнее ознакомиться с этими коллекциями, мы побывали затем в Коктебеле ещё два или три раза.