Милое дитя - читать онлайн книгу. Автор: Роми Хаусманн cтр.№ 30

Герд также поднимается. Мы стоим друг против друга, нас разделяет лишь журнальный столик – и жалкие попытки Карин восстановить мир.

– Маттиас, они делают всё…

– Фрау Грасс сказала, – Герд игнорирует ее попытки, но, в отличие от меня, старается сдерживать голос, – что похититель не называл своего имени. У нас нет оснований сомневаться в ее показаниях. А для детей он просто папа.

– Позволь мне с ней поговорить! Увидишь, как быстро она вспомнит его имя!

– Это безумие, Маттиас, и ты сам это знаешь.

– Безумие, значит?

– Разумеется, мы не позволим тебе давить на свидетельницу.

– Хороша свидетельница…

– Ты лучше других должен понимать, чем это может окончиться.

Я раскрываю рот, чтобы ответить, но мне нечего сказать.

– Послушай, Маттиас. Я более чем уверен, что в скором времени мы установим личность похитителя. Но это не значит, что автоматически прояснится судьба Лены. Вы оба должны это понимать. – Он вновь поворачивается к Карин, и ему хватает наглости улыбнуться, снисходительно и придурковато. – Но мы делаем всё, что в наших силах.

Я хватаюсь за грудь, боль сдерживает мой тон.

– «Я верну Лену домой». Это твои слова, Герд. Твои слова.

Короткими, выверенными шагами я пересекаю гостиную в направлении прихожей. Мне нельзя оступаться – только не сейчас, не здесь, только не при Герде.

– Добудь хотя бы причину, почему он отнял у нас дочь, – бросаю я через плечо, уже стоя в проходе. – И пару костей для Карин, чтоб ей было где высадить цветы.

Я уже дотащился до лестницы.

– Кстати, Маттиас! – окликает меня Герд. – Наши выверты с ДНК показали, что Ханна и Йонатан совершенно точно являются детьми Лены. Теперь ты официально дедушка. Мои поздравления.

– Идиот, – бормочу я и осторожно поднимаюсь по ступеням, обратно в кабинет.

Ханна

Иногда я лежу ночами в кровати, и мне не хватает моего звездного неба. Я протягиваю руку, тянусь к потолку, и мне грустно оттого, что не могу коснуться звезд. Представляю, как мама берет мою руку и ведет мой указательный палец от одной звезды к другой, соединяя их невидимыми линиями. Она объясняет:

– Это самое известное созвездие, Большой Ковш, – и улыбается мне.

Я улыбаюсь в ответ, хотя читала в толстой книге, где на все есть ответ, что это вовсе не самостоятельное созвездие, а просто семь самых ярких звезд в составе созвездия Большой Медведицы. Когда я думаю об этом, о звездах и маме, сердце гложет тоска.

Мне совсем не нравится в детской больнице. Я скучаю по семье, и мне не хватает Фройляйн Тинки с ее чудными лапками и мягкой шерсткой.

Мне не нравится моя комната. Потолок слишком высоко, и я не могу дотронуться до него, как бы ни тянула руку. Там нет звезд. И от первого в моей жизни настоящего окна мало толку, потому что мне нельзя поднимать жалюзи. Я бросила в него стулом, но это лишь породило шум. И неприятности. Фрау Хамштедт по-прежнему утверждает, что она доктор, хотя я до сих пор ни разу не видела ее в халате. Она здесь главная. Я говорила ей, что я здорова и не должна находиться в больнице, и все равно меня не отпускают домой. Я не могу даже сходить в туалет, когда приходит время, и меня постоянно просят рассказать о том, что меня пугает. Но меня ничего не пугает, мне просто здесь не нравится. И только поэтому мне не хочется ждать, а хочется поскорее вернуться домой. Когда я говорю об этом, фрау Хамштедт произносит лишь: «Ханна», – таким странным тоном, будто я не совсем разумна.

Но я нормально соображаю! И ничего меня не пугает. Здесь есть ребенок; вот он иногда пугается вплоть до приступов. Например, во время обеда: сидит себе совершенно спокойно, а через минуту сметает еду перед собой и бьется головой об стол, пока кто-нибудь не вмешается. А я украдкой считаю удары. Его рекорд – двенадцать раз. Я спросила фрау Хамштедт, почему он так делает, и она ответила, что это называется посттравматическим стрессовым расстройством. Такое бывает, если доводится пережить что-то плохое, так она объяснила. Как невидимая рана, которая долго заживает.

Впрочем, я сомневаюсь, что они как-то помогают этому мальчику. Просто наклеивают ему пластырь на лоб, дают синих таблеток и отправляют рисовать. Он постоянно рисует черные каракули, хотя я тысячу раз говорила ему: «Йонатан, нельзя так ужасно рисовать. Ты должен приложить хоть немного стараний». Всегда нужно прилагать старания, во всем.

Но мальчик только таращится на меня тем странным взглядом, какой бывает у него после тех синих таблеток. И тогда я думаю: это уже не Йонатан. Это не мой брат. Это фрау Хамштедт со своими санитарами его загубили.

Я должна выбраться отсюда. Это никакая не детская больница. Все вокруг только говорят так, но это неправда. Все, что они говорят, – ложь. Они – обманщики и плохие люди. И это ужасное место.

Мой дедушка думает так же. Он навещает меня каждый день и даже ходит со мной по врачам. Мы уже ходили вместе к зубному врачу, и тот подарил мне наклейку-звездочку за то, что у меня такие хорошие зубы. А другие врачи сказали, что мне нужно много витамина D. Витамин D очень важен для роста, и он вырабатывается при солнечном свете. Но при этом мне нельзя открывать жалюзи у себя в комнате. Я спросила почему, но мне только и ответили, что «все непросто».

А на самом деле все проще некуда. И дедушка мне все доходчиво объяснил.

– Твои глаза должны постепенно привыкнуть к свету, Ханна. Иначе может отслоиться сетчатка.

Сетчатка – это нервная ткань, которая покрывает глаз изнутри. Если она отслаивается, то глаз не получает должного снабжения, и человек может ослепнуть. И поэтому я должна надевать солнечные очки, когда мы ездим по врачам. Только мне эти очки не нравятся. В них весь мир становится коричневым. Коричневые деревья, небо, все коричневое. Хотя небо представляет собой полотно с белоснежными облаками на синем фоне. И город выглядит совсем иначе сквозь затемненные стекла. И плохо пахнет. Дома как большие коричневые коробки. Если долго смотреть на них, начинает болеть в затылке. Когда мы едем на машине к врачу, дедушка иногда спрашивает, не ехать ли ему помедленнее, чтобы я могла спокойно осматривать город. Но я прошу его ехать побыстрее. В Париже было красивее, и я ничего не упускала.

В последнее время я частенько тоскую. А если подумать, то каждый день, каждую секунду. Мне грустно, и, кажется, дедушка единственный меня понимает. Вчера он пообещал, что заберет меня домой. Еще он сказал, что я должна лишь отвечать на вопросы, чтобы фрау Хамштедт со своими помощниками и полицейские остались довольны и меня поскорее выпустили отсюда. Йонатан, конечно, не в состоянии отвечать на вопросы. Он так отупел от синих таблеток, что разучился разговаривать, и за это время не сказал ни слова, даже мне. Дедушка говорит:

– Теперь все зависит от тебя, Ханна.

Я бы ответила на их вопросы, но ведь они только и спрашивают, что случилось с моей мамой и где она. А мне просто нечего сказать. В последний раз я видела ее той ночью, в больнице. Но когда я говорю об этом, они только качают головами, с таким видом, будто я вру. Впрочем, они и без того думают, что я много вру. Один раз фрау Хамштедт почти разозлилась на меня. Хоть она и не ругалась, но я видела это по ее лицу. Она сказала, что я обитаю в двух мирах. Один – в моей голове, а другой – реальный. И еще она сказала, что в этом нет ничего плохого, только лоб у нее собрался складками, и брови так странно сдвинулись, как будто ей нарисовали большую букву V над глазами. Не следовало рассказывать ей про наши с мамой вылазки. В отличие от сестры Рут, она тотчас разболтала все полиции, и человек в сером костюме вернулся, чтобы расспросить меня об этом. У него тоже появилась буква V над глазами и складки на лбу. Он не верит, сколько чудесных мгновений мы пережили с мамой. Он считает, что мы все время были взаперти, как звери в зоопарке.