Милое дитя - читать онлайн книгу. Автор: Роми Хаусманн cтр.№ 28

Во что превращается человек, если он запрещает себе испражниться только потому, что еще лишь половина пятого? В кого я превратилась?

Я часто становлюсь перед подставкой для ножей, и порой рука, будто по собственной воле, ложится на рукоять. Это не самый большой нож в стойке, но самый острый. Когда-то мама подарила мне его на Рождество. «Режет все, – сказала она тогда, – овощи, хлеб, мясо». Мясо, Лена.

Внутри меня пустота, если не считать одного конкретного чувства. Оно укоренилось во мне, и я просто не могу от него отделаться. У меня горит в желудке, виски словно сжимает тисками, и с каждым днем их стягивает все туже. Психотерапевт и это считает нормальным. Нужно время, чтобы произошедшее улеглось в голове и я наконец-то осознала, что всё позади.

По-моему, она ошибается. Но я не решаюсь заострять ее внимание на этом ощущении. Мне и так потребовалась уйма сил и все мое актерское мастерство, чтобы выбраться из больницы. Я боюсь, что они сочтут меня сумасшедшей и снова упрячут.

Тебе следует знать, что на третьи сутки меня перевели из отделения «Скорой помощи» в закрытый корпус. Это отделение для тех пациентов, которые представляют опасность для самих себя или окружающих. Палаты, где дверные ручки снимаются с внутренней стороны. Не знаю, действительно ли они опасались, что я могу причинить вред себе или кому-то еще. А если так, то недоумеваю, почему не удосужились заглянуть в сумку, которую мама принесла мне в больницу. Я могла бы сделать это, Лена. Стараниями твоей дочери у меня было все, что для этого требуется. Но я предпочитала думать, что меня содержали в той палате, чтобы – как выражался персонал клиники – обеспечить мою безопасность и оградить меня от нежелательных посетителей. К примеру, от рьяных репортеров. Полагаю, нет нужды объяснять, какое воздействие оказывала на меня подобная мера защиты. Как я вслушивалась в шаги охранников, дежуривших за дверью в первую неделю, и слышала в них нечто иное. Казалось, это идут за мной, чтобы наказать меня. Нет смысла объяснять, что в этой запертой палате я вновь почувствовала себя в заключении, в то время как все вокруг меня говорило о свободе, об окончании мучений. Парадокс. Свобода не отменит того факта, что я была в плену. По мнению психотерапевта, важно, чтобы я виделась с твоими детьми. Но я не могу. Не могу смотреть им в глаза после того, как убила их отца.

Так, может, в этом все дело, Лена? Чувство, от которого голову словно зажимает в тисках. Может, это чувство вины?

Я принимаю обезболивающее, потому что у меня сломаны три ребра. Каждый раз я принимаю лишние полтаблетки в надежде, что это заглушит и другую боль. Лена, мне так одиноко… И вместе с тем я не могу пересилить себя, взять телефон и кого-нибудь позвать. Я думаю об отце, и о Кирстен, и о том, как было бы здорово, если б кто-то из них постучал в дверь. Три коротких и два длинных. Но этому не бывать. Оба утеряны для меня, безвозвратно. Отец погиб в аварии, когда мне было семь. Вместе с ним я лишилась и матери – не в прямом смысле, но все очень сложно. Мама проживает в Штраубинге, в пятнадцати километрах отсюда, и не жалуется на здоровье. Но после смерти отца она уже не садилась на край кровати и не пела мне детских песенок. И на прошлой неделе, когда забирала меня из больницы, она протянула мне руку в знак приветствия. Ну а Кирстен не переносила меня еще до моего исчезновения. Как видишь, Лена, твой муж не нашел бы человека менее подходящего, чем я, для своей нездоровой игры в семью. Вероятно, я была худшей кандидатурой на твою роль. Впрочем, в последние дни я часто гадаю, настолько ли она очевидна, твоя роль. При этом я имею в виду вовсе не то, к чему принуждал меня твой муж. Я имею в виду тебя, Лена. Я начала читать в интернете заметки о твоем исчезновении. Пока не могу читать подолгу – от пляшущих букв и яркого экрана у меня слезятся глаза, и от твоих фотографий, от нашей схожести в горле появляется вкус желчи. Кто ты в действительности? Кто ты, Лена Бек?

Маттиас

Герр Рогнер!

Я уже неоднократно пытался связаться с Вами через редакцию, но мне сказали, что Вы заболели. Это, на мой взгляд, не освобождает Вас от ответственности. Будучи главным редактором, Вы должны отвечать за публикуемые материалы даже в свое отсутствие. Почему Ваши сотрудники позволяют себе сочинять подобные статьи? Почему Вы допускаете, чтобы подобную дрянь еще и печатали? Я крайне разочарован Вами, герр Рогнер! Ведь Вам не понаслышке известно, каково это – пережить столь тяжелую утрату, – но именно Вам хватает наглости после моей дочери смешивать с грязью еще и имя моей внучки? Хочу выразить в связи с этим свое возмущение и подчеркнуть со всей ясностью, и Вы можете меня процитировать: Ханна вполне здорова, как умственно, так и физически – насколько человек может быть здоровым, учитывая известные обстоятельства. По причине нехватки витамина D в течение многих лет рост Ханны несколько меньше того, что считается нормальным для детей ее возраста. Верите Вы или нет, но Ханна совершенно нормальный ребенок! Она в состоянии держать ложку и не обляпаться при этом. Она не пускает слюни. Умеет ходить в туалет и даже моет руки после того. Кроме того, врачи не обнаружили следов физического насилия. Ее зубы в безупречном состоянии. Стоматолог даже вручил ей наклейку-звездочку. Вам вообще известно, что означает такая наклейка? Такие наклейки достаются исключительно – подчеркиваю, исключительно – тем детям, которые очень хорошо чистят зубы. Ханна не изъясняется звериными звуками – напротив, у нее богатый словарный запас; по крайней мере, он превосходит лексикон Вашей газетенки. Более того, Ханна говорит на четырех иностранных языках, если Вам интересно: английский, французский, испанский и итальянский. Так что Вы и Ваши коллеги можете выбрать, на каком языке она может сказать, чтобы Вы прекратили это непотребство! Мое возмущение последними публикациями не поддается измерению, и я настоятельно прошу Вас урезонить их автора. Предупреждаю, что готов принять в отношении Вашей газеты меры правового характера, если Вы и впредь позволите себе столь аморальное поведение.

Со всей категоричностью,

Маттиас Бек.

Я тяну пару мгновений, прежде чем нажать «Отправить». Вероятно, из-за Карин. Она сказала, чтобы я даже не пытался вступать в грызню с газетами – ведь мне по собственному опыту известно, какие они, эти стервятники. И добавила, что мне следует поберечь сердце. Что у меня есть дела поважнее, чем торчать в кабинете и строчить гневные – и бессмысленные, как выразилась Карин, – письма.

Но разве это возможно? Зомби-девочка и ребенок-призрак – так окрестили Ханну в прессе. У них есть лишь одно фото, одно-единственное, но в интернете заголовки к нему попадаются даже на кириллице и китайском. Я рад, что не могу прочитать этих заголовков. Мне достаточно зомби-девочки. Жалкие писаки! Как будто нам еще недостаточно пришлось пережить…

– Вот именно, – сказала Карин, когда я сразу после завтрака собрался к себе в кабинет, чтобы включить компьютер.

На столе между тарелок с надкусанными тостами лежала сегодняшняя газета. Заголовок первой полосы напрочь сбил нам аппетит. Первое фото: зомби-девочка из лесной хижины!