Потерянное царство. Поход за имперским идеалом и сотворение русской нации (c 1470 года до наших дней) - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Плохий cтр.№ 69

Сталинский ревизионизм был знаком эволюции его взглядов после прихода к власти Адольфа Гитлера в Германии – стране, крайне важной для большевиков. Почти весь 1933 год, несмотря на яростную антикоммунистическую риторику Гитлера, Сталин тщетно пытался сохранить тесные экономические и даже политические связи с Германией, установленные в течение предшествовавших десяти лет. Гитлер не был заинтересован в сотрудничестве со Сталиным, и к концу года советский лидер это понял. Но, помимо внешней угрозы, нацисты были одновременно и идеологическим вызовом, и примером для подражания. Яростный национализм Гитлера, который помог ему объединить страну и стать ее лидером, впечатлил коммунистическое руководство Советского Союза. За этим последовал ряд изменений в советской политике – как во внутренней, так и во внешней.

Гитлер возвеличил, объединил и мобилизовал немецкий народ. Какой народ мог мобилизовать Сталин – русский, советский, пролетарский? Если все вышеперечисленные – то как связать все эти части? Поначалу ответов на эти вопросы не было, но с течением времени между Сталиным и его старым союзником, а затем и противником Николаем Бухариным возникли разногласия. Бухарин был изгнан из руководства партии в 1929 году, но в начале 1934 года ему позволили вернуться на политическую арену, он был назначен главным редактором второй по важности советской газеты “Известия”. Интернационалист по убеждениям, противник любого национализма, в том числе русского, Бухарин придерживался линии партии, когда в июле 1934 года в связи с возвращением истории в школьную программу он пропагандировал понятие советской родины и советского патриотизма. Тем не менее он определил патриотизм в духе, который несколько позже назовут космополитизмом, как “любовь к труду, культуре, историческому будущему человечества, любовь к самым благородным идеям века”¹⁶.

Бухарин был одним из главных авторов понятия о советском народе, лишенном какой-либо конкретной национальной окраски. В рамках этой парадигмы он чувствовал себя как рыба в воде – и яростно нападал на то, что считал отрицательными качествами и русской национальной традиции, как и любой другой традиции в СССР. Для Сталина это было проблемой. В 1929 году он написал основную работу по национальному вопросу, в которой выступил против идеи, что исчезновение и слияние наций могло произойти в какой-либо одной стране до победы мировой революции.

Народы, сформированные до Октябрьской революции, продолжили существовать и после ее победы, утверждал Сталин. Таким образом, он представлял советских людей как семью народов, объединенных и возглавляемых русским народом. Он не раз публично использовал слова “русский” и “советский” как эквивалентные термины и со временем стал считать русских квинтэссенцией советского народа. В июле 1933 года, на встрече с художниками, он предложил тост: “Давайте выпьем за советский народ, за самую советскую нацию, за людей, которые раньше всех совершили революцию”¹⁷. Затем он добавил: “Я сказал как-то Ленину: самый лучший народ – русский народ, самая советская нация”¹⁸.

Для Сталина критика русского народа не только в советском, но и в историческом контексте стала равносильна нападению на советский народ в целом. Его первым публичным залпом по Бухарину и давней большевистской традиции негативного отношения к имперской России была статья в “Правде”, посвященная приему бурят-монгольской делегации в Кремле. Поводом к ней послужила статья Бухарина в “Известиях”, в которой тот восхвалял Ленина в годовщину его смерти и развивал мнение Ленина о качествах русского народа дореволюционного периода, названных уже самим автором “нацией Обломовых”. Ответ на статью Бухарина, опубликованный в “Правде”, не оставил сомнений в том, что партийная политика изменилась. То, что было вполне приемлемо для Ленина или самого Бухарина в 1920-х и начале 1930-х годов, теперь осуждалось как подрыв ленинизма.

Взволнованный Бухарин написал напрямую Сталину, сообщив, что на него напали без оснований. “Я понимаю хорошо, что ты ведешь огромную большую политику, готовишь страну и к военной победе, хочешь опереться на все достойное – в том числе и на великие национальные традиции. Поэтому особенно тебя резанула «нация Обломовых». Я же, как объяснял, хотел особо подчеркнуть и национально-освободительную роль большевизма и рабочего класса”¹⁹. Бухарин понимал мотивы поворота Сталина к русскому национализму, но не осознавал, что в сознании Сталина введение какой-либо новой партийной линии требовало объектов для нападения, публичных кампаний, разоблачающих врагов режима и в конечном счете новых жертв. Сталин снисходительно написал на письме Бухарина: “Большой ребенок”. Несколько месяцев спустя Бухарина обвинят в антипартийной деятельности, арестуют в феврале 1937-го. На суде Бухарина признают виновным в участии в заговоре против партии и государства, в работе на иностранные государства и подготовке расчленения страны. В марте 1938 года он будет казнен.

Бухарин был не единственной мишенью кампании “по защите русской истории”, инициированной Сталиным в начале 1936 года. Очень скоро нашли другую жертву: ей стал Демьян Бедный – сатирик, которого еще в 1930 году Сталин отчитал за критику русских национальных традиций. Осенью 1934 года близкий союзник Сталина и глава советского правительства Вячеслав Молотов побывал на постановке оперы-фарса “Богатыри”, либретто для которой написал Бедный. Опера высмеивала центральную фигуру русского имперского исторического нарратива – киевского князя Владимира, его дружину и крещение Руси.

В ноябре 1934 года Политбюро издало постановление, запрещающее дальнейшую демонстрацию постановки. Либретто Бедного сочли “попыткой возвеличения разбойников Киевской Руси, как положительного революционного элемента…”²⁰ В постановлении значилось, что опера-фарс “огульно чернит богатырей русского былинного эпоса, в то время как главнейшие из богатырей являются в народном представлении носителями героических черт русского народа; дает антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа, так как оно способствовало сближению славянских народов с народами более высокой культуры”²¹.

Постановление свидетельствовало о резком изменении прежних партийных постулатов, поскольку не только одобрило имперские русские символы, но и высоко оценило появление христианства, которое было главной мишенью антирелигиозных кампаний конца 1920-х – начала 1930-х. Так же было отвергнуто представление о социальном бандитизме досоветской эпохи как о предвестнике современной революции. Согласно справке Главного управления госбезопасности НКВД, решение о закрытии спектаклей встретило всеобщее одобрение артистического сообщества.

Многие русские артисты видели в этом реабилитацию русской истории и, по сути, русского народа. “Нельзя искажать историю великого русского народа”²², – отозвался на запрет народный артист РСФСР Пров Садовский. “Я очень обрадован постановлением. Я горжусь им как русский человек. Нельзя плевать нам в лицо”²³, – высказался известный советский драматург Константин Тренев. “Это урок истории: не трогай наших. История еще пригодится, и очень скоро. Уже готовится опера «Минин [и] Пожарский: спасение от интервентов»”²⁴, – вторил ему другой драматург, Всеволод Вишневский.