Первая спецслужба России. Тайная канцелярия Петра I и ее преемники. 1718–1825 - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Симбирцев cтр.№ 41

До 1734 года зачастую в Тайную канцелярию еще вызывали и допрашивали подозреваемых без применения пыток, — так, Ушаков выслушивал здесь объяснения придворного поэта Тредиаковского по поводу подозрений на скрытую крамолу в его стихах: Ушакова насторожил термин «императрикс», коим поэт на латинский манер именовал даму-императрицу. Когда выяснилось, что оскорбления верховной власти в стихах Тредиаковского не усматривается, литератора спокойно отпустили домой. Его ода в честь императрицы Анны, начинавшаяся со слов «Радуйся днесь императрикс Анна», действительно была образцом верноподданнической поэзии. Правда, позднее по требованию всесильного тогда канцлера Волынского Тредиаковский окажется опять под арестом и подвергнется силовым методам допросов, и опять из-за усмотренной недопустимой сатиры на власть. Василия Кирилловича Тредиаковского считают первым русским поэтом, предшественником Пушкина. И уже первый наш отечественный настоящий поэт стал объектом преследований политического сыска, открыв объемный список вступавших в непростые отношения с этими «органами» классиков нашей поэзии. И тех, кто периодически становился объектом интереса сыска с разным масштабом последствий для самих поэтов (Пушкин, Лермонтов, Фонвизин, Державин и др.), да и тех, у кого на горле сомкнулась смертельная хватка тайного сыска, оборвав жизнь поэта (Гумилев, Клюев, Княжнин, Мандельштам, а возможно, и Есенин, а возможно, и Галич и т. д.). Здесь реестр нашей истории и литературы огромен, скромный страдалец от притеснений аннинской Тайной канцелярии Василий Кириллович Тредиаковский стал только его зачинателем.

Настоящие репрессии времен императрицы Анны пошли с 1734 года, разогнавшись после дела о заговоре семейства Долгоруких, и помчались по России безжалостной тройкой. Здесь уже закрытые кареты везли в Тайную множество арестованных, и немедленно их тащили на дыбу, по российским просторам повсеместно выкликалось «Слово и дело», а оправданных на розыске становилось все меньше. И этот виток репрессий, выливавшийся по российской традиции в кампанию по указанию свыше, продлился шесть лет вплоть до самой смерти Анны Иоанновны. Первым же делом Ушакова на посту начальника Тайной канцелярии стал допрос с последующим насильственным пострижением в монахини княгини Юсуповой, обвиненной в 1730 году в «наведении порчи» на новую российскую императрицу.

Начиная с 1735 года репрессии покатились полным ходом, шло ужесточение и следствия, и последующих приговоров. Пик же их с крупными делами Долгоруких и Волынского и множеством менее известных процессов датирован 1738–1739 годами, на эти же годы ровно через двести лет в нашей стране придется пик сталинских репрессий. В эти годы, что тоже роднит вал аннинских политических репрессий со сталинскими, стали арестовывать по материалам расследуемых ранее дел тех, кого в начале 30-х годов отпустили из-под следствия, отправили в мягкую ссылку из столицы или в монастырь. Такая традиция «повторников» характерна для многих витков самых массовых репрессий не только в нашем отечестве. В эти годы уже наказанных формально высылкой в Сибирь Долгоруких вновь везут в подвалы Тайной канцелярии, а затем казнят по крупному делу об их семейном заговоре против власти Анны.

Причем, если в начале 30-х только верхушку Долгоруких наказали за оппозицию Анне Иоанновне, да и то лишь ссылкой и опалой при дворе, то во время массового «долгоруковского процесса» 1739 года уже березовский воевода Иван Бобровский осужден на смертную казнь только за то, что в сибирской ссылке в Березов делал Долгоруким какие-то небольшие поблажки. Уже осужденного ранее Василия Долгорукого привезли из его заключения в Соловках, объединили в одном процессе с родней и тоже казнили. Вновь привезли для следствия уже заточенную в 1730 году Ушаковым княгиню Юсупову и снова выбивали из нее показания в умысле погубить императрицу. Князя Белосельского доставили из ссылки к новому розыску, услав затем на более строгий режим содержания в Оренбург. И таких процессов-«повторников» с 1738 года мы в российской истории сыска видим множество. Тайная канцелярия окончательно восстала из временного забвения после Петра I, окрепла новой силой, ощутила свое могущество при новой власти и получила сигнал к масштабным преследованиям инакомыслия.

Все репрессии ведомства Ушакова в эпоху царицы Анны в конце 30-х годов того столетия во многом напоминают кампанию сталинских чисток конца 30-х уже XX века. Так же по ночам по питерским улицам колесили закрытые кареты Тайной канцелярии, свозя в Петропавловку арестованных по домам «государственных злодеев», как будут по Ленинграду ровно через двести лет колесить «черные вороны», свозя обреченных в Кресты. И многие методы сходны. Так, Ушаков и его подручные освоили метод ареста и пыток прислуги для получения показаний на их высокопоставленных хозяев. Так, по оговору под пытками его слуги будет арестован кабинет-министр Волынский, князь Дмитрий Голицын и другие репрессированные канцелярией при Анне деятели российской элиты тех лет. И советские органы госбезопасности при Сталине будут часто применять этот метод при чистке советской правящей элиты. И этот метод переживет Сталина, его затем распространят и для пользования органами госбезопасности стран социалистического блока. Когда в Югославии президент Тито будет смещать с поста главу своей госбезопасности УДБА Ранковича, это будет главным обвинением для «клики Ранковича в органах»: массовые тайные аресты и пытки водителей, поваров и прислуги для сбора компромата на их хозяев в югославском ЦК. В России же в широких масштабах именно в репрессии при Анне Иоанновне впервые применяли такой прием Ушаков и ближайшие его заместители в Тайной канцелярии: Топильский, Неплюев, Шувалов, Казаринов, Набоков и другие.

Если чем аннинские массовые репрессии тайного сыска в чем-то кардинально и отличались от сталинских, так это в том, что они не задевали сотрудников самой тайной полиции Ушакова, тогда как сталинские чекисты выкашивали друг друга целыми волнами. Из числа высокопоставленных сотрудников Тайной канцелярии в эти годы аннинских репрессий пострадал только глава ее московской конторы Казаринов, поставленный на эту должность еще при Петре I и восстановленный поначалу в ней Ушаковым. Да и Казаринов лишился должности и попал под следствие исключительно по причине откровенного злоупотребления служебным положением, выявленных фактов взяток ему со стороны подследственных и махинаций с конфискованным имуществом, да и отделался он только изгнанием из Тайной канцелярии и опалой.

При этом тот же историк Тайной канцелярии В.И. Веретенников отмечает еще одну знаковую черту деятельности этой службы: ее полную неподконтрольность праву. Это как раз то, о чем писал Никколо Макиавелли, считая, что даже силовое подавление оппозиции государю должно быть облечено в формы написанного этим же государем закона. В Российской империи эпохи Анны Иоанновны силового воздействия ее сыска на оппозицию было предостаточно, законодательное же прикрытие этого процесса было минимальным. Правовая сторона деятельности Тайной канцелярии действительно ничем не была регламентирована. Указ Анны Иоанновны о ее воссоздании определял только цели существования этого органа, а действующее на тот момент уголовное «Уложение Алексея Михайловича» только ограничивало круг государственных преступлений, которыми канцелярия должна была заниматься. Весь же внутренний процесс (по освоенной давно схеме: донос — арест — допрос — пытка — приговор) строился самой Тайной канцелярией по традициям (как сказали бы англичане: по праву прецедента) и по написанным самим Ушаковым внутренним инструкциям-указаниям. В целом таково было вообще отношение к закону в Российской империи времен царицы Анны Иоанновны, чей любимец и видный государственный деятель фельдмаршал Миних любил говорить: «Закон писан плутами и ими же используется, толку от него нет».