Все это, по мнению автора, также доказывает наличие в Русском государстве системы политического сыска еще при дедушке и отце Ивана Грозного. Впрочем, здесь же М. Кром признает, что никакой полноценной системы политического сыска или его отдельного учреждения в России в то время существовало. Да и не могли они появиться в государстве с отсутствием полной и абсолютной власти царя, распространявшейся вплоть до самых дальних уголков страны. Исполнение обязанностей творцов политических репрессий, еще единичных по своей природе, вместо отдельных органов брали на себя просто преданные царю бояре или служивые дьяки, как те же приближенные к Василию III князь Иван Шигона или боярин Михаил Захарьев. Именно эти придворные организовали гонения на семейство Сабуровых, а в годы войны с Литвой расследовали первое в российской истории «дело врагов народа», когда под подозрение в измене попали за компанию многие честные выходцы из литовских дворян на московской службе, включая князей Бельских и Глинских.
Но эти исполнители царской воли не возглавляли никакой отдельной службы политического розыска, занимаясь в государстве и другими важными делами. Сегодня Иван Шигона по приказу царя тащил в монастырь опальную Соломонию Сабурову и следил за высылкой из Москвы ее родни, завтра собирал рать в поход, послезавтра занимался вопросами царской казны — при таких разовых поручениях монарха говорить о его занятии тайным сыском не приходится.
Таким образом, сам процесс борьбы за сохранение власти, подавления оппозиции и обеспечения политической безопасности царства в Московском государстве существовал, просто он не был обеспечен отдельным органом тайного сыска. Была и яростная борьба за власть при Василии II Темном, сопровождавшаяся тайными убийствами, похищениями, ослеплениями, отравлениями противников, когда страна первый раз едва не свалилась в русскую смуту и гражданскую войну. Не имея при своей власти органа политической безопасности, Василий Темный был вынужден действовать против династических противников не репрессиями государственного аппарата, а теми же методами тайных акций, что характерно для многих средневековых государств до создания в них органов государственного сыска. Как в Венеции в отсутствие еще тайной государственной полиции правитель вынужден был нанимать такие же шайки наемных убийц для тайных ликвидаций политических противников, какие использовала против него же и оппозиция. Здесь вместо легальных репрессий сыска власть еще защищалась подпольными методами. Потому же сам Василий Темный был сторонниками оппозиционной партии Дмитрия Шемяки захвачен, ослеплен и принуждаем к отречению от московского трона. И его сторонники ответили оппозиции теми же захватами заложников и их ослеплением, так в итоге эта атака на власть была отбита, и на московском престоле остался род Василия Темного.
Его дети и внуки на русском троне уже перешли от таких террористически-домашних методов защиты к государственному и легальному по тогдашнему закону подавлению своих политических врагов, но опять же еще пока не создавая органов политического сыска и госбезопасности. Так, Иван III уже не похищал, а легально и в рамках своей великокняжеской власти арестовал и позднее казнил возглавившего оппозицию против него князя Стародубского, а князей Патрикеевых его люди арестовали и насильно постригли в монахи, вычеркнув их из процесса политической борьбы в Московском царстве. Но делали это опять различные люди из служивших царю бояр, «путных людей», сокольничих, окольничих и т. д. Если времена, когда до создания в России отдельного органа внешней разведки ее функции перепоручали дипломатам-послам, назовут позднее «разведкой по оказии» (то есть попутно, по случаю), то до Ивана Грозного у нас в отечестве был и «сыск по оказии».
И при сыне Ивана III (отце Грозного) Василии III та же картина поручения сыска по оказии различным государевым слугам с другими обязанностями при дворе. Так, Василий Иванович поручил своим ближним стольникам арестовать и казнить выступившего против него боярина Беклемишева. Побывавший при дворе Василия с дипломатической миссией немецкий дипломат Герберштейн, из чьих записок Европа впервые подробно узнала о государственном устройстве Московской Руси, писал о целом ряде таких процессов против соперников отца Ивана Грозного. Он даже заметил, что московский царь имел власть «распоряжаться свободно жизнью всех в своем государстве», но ни о каких-то даже временных и стихийных органах для обеспечения политической безопасности царства он не сообщает.
Так что все эти политические процессы российской истории до Ивана Грозного можно считать лишь рытьем фундамента под мощное в будущем и довольно мрачное здание российского тайного сыска. Первый же камень в основание был заложен именно при Иване Васильевиче по прозвищу Грозный, и назывался он опричниной. Здесь и стартовала русская тройка политического сыска и репрессий, которую затем несколько веков будет тянуть бессменная троица коренных в виде доноса, слежки и пытки. А позднее к ним присоединится еще и провокация, начиная забирать тройку в свою сторону и ее саму же все опаснее раскачивая. Причем, заметим, важность этих вороных постепенно менялась. Если при Тайной канцелярии Петра I и его наследников главную нагрузку на себе в этой упряжке госбезопасности тянула пытка, при Третьем отделении в XIX веке — слежка и донос, то последняя николаевская охранка прочно сделала коренным провокацию.
Оригинальное и сугубо российское явление опричнины при самом известном и наиболее спорном персонаже на российском троне в лице Ивана IV многие исследователи и историки считают первой попыткой создания единой службы политического сыска в России. Поэтому многие ведут отсчет истории спецслужб Российского государства именно с момента образования опричнины в 1565 году. На самом же деле это учреждение вряд ли можно по какому-либо признаку причислить к спецслужбам. Специально собранные в отдельные отряды царские слуги, именовавшиеся опричниками, вели розыск неугодных власти людей, организовывали их аресты, а чаще убивали на месте, участвовали в массовых пытках и казнях этого периода, как сказали бы сейчас, «массовых репрессий» против внутренней оппозиции царской власти в стране. Даже вырезали при своих набегах целые села и почти опустошали города по обвинению в «государевой измене». Часто во главе этой карательной конницы скакал сам русский царь. Но никакой серьезной разведывательной и контрразведывательной работы опричники не вели, оперативной работой в нашем нынешнем понимании не занимались, постоянной тайной агентурой не обзаводились. А всего лишь массово разъезжали по российским городам и весям, приторочив к седлам в качестве опознавательного знака собачью голову и метлу (символ чистки страны от измены), хватая и изничтожая недовольных по указу местных воевод, честным или ложным доносам, вырванным под пытками признаниям предшествующих жертв либо вообще по собственному усмотрению.
Это был в нашем современном понимании особый спецназ, или даже армейская гвардия, получившая вдруг карательные функции внутри страны. Как, заметим, следует это и из самого устаревшего слова «опричь», от которого пошло название явления. Оно означало «отдельно» или «особо» («опричь души», например). Опричнина была частью особого назначения, говоря современным языком. Правда, при этом в политическом терроре опричников проглядывались некоторые черты, свойственные будущим спецслужбам. Например, в штабе опричников в Александровской слободе под Москвой имелся первый в России архив политических дел и велись списки репрессированных, так называемые синодики для последующих поминаний за упокой душ убитых. Некоторые эти синодики приравнивали затем к реабилитации казненных ранее. Но, увы, это не так, синодики писали практически на всех убиенных опричниками, у нас же даже при Хрущеве стопроцентной реабилитации пострадавших при Сталине не было. Это была лишь отчасти снисходительная к уже убитым, отчасти циничная традиция помина казненных их же палачами. Так в те суровые времена было заведено. В самые мрачные годы инквизиции в средневековой Фландрии палачи перед казнью устраивали пир, на который в знак высшей милости приводили и приговоренного, чтобы он последний раз в жизни хорошо попировал. В той же Александровской слободе работало нечто вроде следственной комиссии опричнины, записывавшей показания арестованных, ее возглавляли Алексей Басманов и князь Вяземский (до тех пор, пока в 1570 году в такой же подвал для допроса притащили их самих). Хотя, разумеется, одних лишь записей синодиков опричниками, следственной палаты и постоянного штаба Опричного двора в Александровской слободе явно недостаточно, чтобы назвать это явление первой спецслужбой нашего государства.