Реки Аида - читать онлайн книгу. Автор: Марек Краевский cтр.№ 21

На высоте кладбищенской стены педали начали тяжело двигаться. Нажал на нее сильнее, но результат был мизерный. Внезапно он услышал скрежет, который возникает при трении металла о металл. Он соскользнул с седла, крепко приложившись о стену. Затормозил левым сапогом, вытирая подошвой тротуар улицы. В конце концов, остановился на обочине, ругаясь вслух. Усмирил нервы мощным плевком в воду, струившуюся по стоку. Он внимательно посмотрел на изъян. Цепь заклинило между колесом и шестерней. Полез туда пальцем. Цепь зажало сильно в своих тисках. Колесо не хотелось снимать. Его нужно было открутить, а по крайней мере, ослабить. Гладыш снял гаечный ключ и приступил к ремонту.

Если бы в этот день Михал Гладыш был верен своим принципам и не взял гаечный ключ, то оставил бы велосипед на хранение в близлежащих казармах 40-го пехотного полка и спокойно вернулся домой. В понедельник написал бы рапорт, в котором разъяснил бы невыполнение собой субботних обязанностей. «Новый век» с несчастным интервью, может быть, никогда не мог добрался бы до подписчика, а даже если бы попал в его руки, то мог бы пренебрежительно им отброшен как просроченный.

Если бы именно так случился бы несчастный случай и была авария, было бы лучше для Попельского, а прежде всего — было бы лучше для Риты.

Рита Попельская ходила в гимназию имени Королевы Ядвиги, которая располагалась на улице Потоцкого, 35. Дорогу до школы и обратно преодолевала, как правило, в сопровождении служанки Ганны Пулторанос или своей тети Леокадии Тхоржницкой. К своему молчаливому раздражению не могла, как другие подруги, самостоятельно ходить в школу и из нее возвращаться. Хотя это на заняло бы больше полчаса, но было ей строго запрещено, потому что Эдвард Попельский как отец был сверхосторожный, как полицейский — сверхподозрительный, а как человек — страдал от глубокого пессимизма, который на каждом углу велел ему видеть преступника или опасного сумасшедшего.

Рита не могла поэтому после уроков одна возвращаться домой. В этом преследовании видела только поэтому какой-то плюс, когда из школы забирала ее тетя Лёдзя. Была она спокойна, неразговорчива и — в отличие от отца — у нее не было ни малейших склонностей к морализаторству и отдаче указаний из-за какой-то там дурацкой двойки по латыни. Внимательно слушала ее школьные истории, прекрасно понимала ее ссоры с подругами и всегда была на ее стороне. Рита понимала это однозначно — тетя ее подруга и хранительница секретов. Девочка, не осознавая существования таких человеческих качеств, как конформизм, расчетливость или просто скука, радовалась очень, что тетя — снова в отличие от отца — не пытается никогда не завоевать ее внимание, не ведет бесконечных нудных лекций по истории и математике, не ноет и не вмешивается в ее мир. Леокадия давала ей свободу действий и не стесняла ее мелочами, в то время как отец больше всего на свете хотел воспитать ее по своему образу и подобию, что он делал с помощью глупых и малодушных санкций. Так это смутно ощущала уже тринадцатилетняя девочка, которая входила в фазу самостоятельных испытаний, неизбежных конфликтов и собственных поисков.

Обрадовалась поэтому, что понедельник — день, когда приходила за ней тетя Леокадия. Она знала, что скоро поедут на извозчике в ресторан «Идиллия» в Стрыйском парке, где съедят ужин, а затем каждая из них займется своими делами: Леокадия игрой в бридж с асессором Станьчаком и нотариусом Калиновским, а она сама — чтением записок, в которых вместе со своей подругой плели страшную интригу против другой своей подруги, которая их предала и призналась воспитательнице, что в один день все три вместо необязательного уроки хора пошли на базар на площади Брестской Унии, где восторгались канатоходцами и жонглерами с факелами.

В тот очень теплый понедельник днем 6 ноября 1933 года все произошло так, как Рита предвидела. Они поехали с тетей в Стрыйский парк и в ресторане «Идиллия» съели отличный обед. Леокадия — в связи с недавним возвращением кузена на государственную, хорошо оплачиваемую работу — на десерт после супа лимонного и после телячьих шницелей заказала пирожное с какао и мороженое. Вскоре к их столику подошли асессор Станьчак и нотариус Калиновский. Рита присела вежливо и — пообещав, что не отойдет слишком далеко от Дворца Искусств — побежала несмотря на свое обещание в долгую, уединенную аллею, чтобы углубиться в чтение школьных записок.

Проходили мгновения, и ничто не мешало Рите думать о мести вероломной подруге. Поэтому она строила свои планы с сжатыми веками и губами. Внезапно что-то отвлекло ее внимание. Собачий писк или тихий визг подняли бы ее на прямые ноги посреди ночи, оторвали бы от самого роскошного веселого веселья, ба! — он даже лишил бы ее желания интриговать.

Она открыла глаза и посмотрела на пушистого щенка, которого держал в руке какой-то пан.

— Хочешь его погладить? — спросил приятный голос.

Рита кивнула головой и протянула руку в шерстяной перчатке.

Потом об этом сильно жалела. Не все понедельники с тетей Лёдзей были такие же.

Хотя в пять часов дня в ресторане Саломона Винда на Коперника, 30 не было слишком много гостей, царили здесь большой шум и переполох. Потому что, кто играли здесь уже добрых два часа, успели выпить столько водки, что их голоса усиливались и расходились широко, как будто на волнах дыма, наполняющего помещение. Это были четверо мужчин разного возраста — двое из них уже давно перешли рубикон сорокового года жизни, а двум другим — едва он маячил на дальнем, через несколько лет горизонте. Все были хорошо одеты, уверены в себе, и водка хотя и поднимала их голоса, но не вызывала эмоций. Они были вежливые и культурные в отношении двух человек в это время персонала — официантки и бармена — однако видно было, что они не привыкли к отпору и возражению. Свидетельствовали о том внезапные колебания их глаз и с трудом скрываемое раздражение, когда официантка с грустью объявила, что карп по-еврейски потерял уже после воскресенья свою свежесть, а маринованные селедки размокли уже совсем, а следовательно, предложила бы бутерброды с грудинкой и сосиски в смальце. Это не были, видимо, любимые блюда этих господ, но они согласились на них, наконец, приписывая им служебную роль закусок к водке, которая, по-видимому, была для них этот день самой важной.

Потому что алкоголь развязал им языки и поднял мощность голосов, и официантка, и бармен тотчас узнали оказию, которая привела к тому, что эти господа, — как оказалось, коллеги по работе — собрались в их маленьком, но уютном заведении. Ибо они праздновали повторное принятие в свою команду высокого лысого пана с небольшой татарской бородкой. Тот мужчина, к которому его ровесник обратился «Эдзю», а младшие использовали форму «пан», был основателем всей вечеринки и душой компании.

Официантка, панна Хелена Ваничкувна, долго не могла вспомнить, откуда знает этого человека. В конце концов, получила прозрение. Бегая на кухню, чтобы приготовить для клиентов чай — «крепкий и черный, как дьявол», как приказал младший пан с семитской внешностью — она вспомнила снимок основателя, помещенный в последнем номере «Нового века».